Дни коммуны
Шрифт:
Камердинер подает полотенце. Тьер вытирает пену с губ.
Фавр. Не волнуйтесь, подумайте о своем здоровье, которое всем нам так дорого!
Тьер (задыхаясь). И вы их вооружили! С этого самого момента, с утра третьего сентября, я одержим только одной мыслью: окончить войну, скорее, немедленно.
Фавр. Но, к сожалению, они сражаются как черти. Доблестный Трошю совершенно прав: Национальная гвардия не примет никаких резонов, прежде чем десять тысяч гвардейцев не истекут кровью. Ах, он прав.
Тьер. Говорите без опаски. Мой Ипполит - патриот.
Фавр. Я могу вас заверить, господин Тьер, что в этом вопросе вы можете рассчитывать на полное понимание князя фон Бисмарка.
Тьер (сухо). Рад слышать... Особенно теперь, когда я узнал, что Бисмарк считает меня негодным даже в барышники. И это сказано после того, как мы познакомились лично.
Фавр. Шалости, их не нужно принимать всерьез. Они не имеют ничего общего с его истинным мнением о вас.
Тьер. Могу сказать о себе, что стою выше личного, мой дорогой Фавр. Меня интересует, как господин фон Бисмарк намерен нам помочь.
Фавр. Он сказал мне, что вполне готов разрешить после перемирия небольшой подвоз продуктов для населения. Он считает, что народ надо затем снова посадить на голодный паек, пока не будет сдано все оружие. Это, полагает он, даст больше, чем беспрерывный голод.
Тьер. Недурно. Пусть вспомнят господа парижане, как пахнет мясо. Талантов господина Бисмарка я никогда не отрицал.
Фавр. Он даже пойдет на то, чтобы попридержать берлинские фирмы, заинтересованные в снабжении Парижа.
Тьер. Смелость - вот предпосылка таланта. Не так ли, Фавр? Мы обяжем пруссаков ввести войска во все пригороды, где Национальная гвардия расставила свои орудия.
Фавр. Это отличный пункт соглашения, превосходный.
Тьер. Существуют, я полагаю, и другие талантливые люди кроме господина фон Бисмарка. Мы, например, запишем в договор, что первый взнос по контрибуции - первые пятьсот миллионов - мы внесем после умиротворения Парижа. Это укрепит заинтересованность господина фон Бисмарка в нашей победе. Словечко "умиротворение" надо употреблять почаще, оно из числа тех слов, которые все объясняют. Ах да, контрибуция! Ипполит, оставь нас одних.
Камердинер. Сударь, ваша ванна готова. (Уходит.)
Тьер. Вы думали, где взять деньги?
Фавр. Было предложено, чтобы немецкие фирмы дали нам заем для выплаты контрибуции. Прежде всего господин фон Блейхредер, банкир господина фон Бисмарка. Упоминалось о комиссионных... Я, конечно, отказался от процентов, которые мне предложили как члену правительства.
Тьер. О, разумеется. Назывались ли суммы?
Фавр пишет на клочке бумаги.
(Берет записку, читает.) Невозможно!
Фавр.
Тьер. Нам нужен мир. Он нужен Франции. Надеюсь, у меня хватит власти, чтобы добиться его.
Фавр. Ваше избрание, господин Тьер, - дело верное. За вас двадцать три департамента, все сельские округа.
Тьер. Мне нужна вся полнота власти. Анархия вооружена.
Фавр. Вся Франция, господин Тьер, печется о вашем здоровье. Вы один можете ее спасти.
Тьер (скромно). Я это знаю. И потому-то, любезный Фавр, пью молоко, которое терпеть не могу.
III
А
Ночь с 17 на 18 марта. Площадь Пигаль. Посредине улицы-пушка. Час ночи. Франсуа Фор и Жан Кабэ охраняют пушку, сидя на плетеных стульях. Бабетта
Шерон сидит у Жана на коленях, потом встает.
Бабетта (поглаживая пушку). Доброй ночи, дорогая. (Медленно спускается вниз по улице, входит в дом.)
Жан. Девушки любят подарки. Это возбуждает их чувственность, ведь они материалистки. Прежде можно было преподнести изящный туалетный столик, теперь мы дарим пушку, которую господин Тьер хотел подарить Бисмарку.
Франсуа. И он подарил бы, если б мы ее не захватили... А вот Женевьева - та не материалистка.
Жан. Эта молоденькая учительница? Ну, конечно, она воплощение духа, и именно поэтому ты хочешь видеть ее в постели.
Франсуа. Я вовсе не хочу видеть ее в постели.
Жан. Бабетта говорит, что она прекрасно сложена.
Франсуа. Как ты можешь говорить с ней о Женевьеве?
Жан. Они же вместе живут. Впрочем, она обручена. Ее жених в плену, он офицер. Лучше всего у нее бюст.
Франсуа. Ты что, решил вывести меня из себя?
Жан. Когда ты рассуждаешь о девушках, трудно поверить, что ты из деревни. Признайся, что уже в четырнадцать лет ты путался со скотницей.
Франсуа. Тебе не удастся вывести меня из себя.
Жан. Неужели? Во всяком случае, я все рассказал Бабетте: пусть она передаст Женевьеве, что ты сохнешь по ней. Возможно, ей покажется занятным покрутить с будущим священником.
Франсуа. Я физик.
Жан. Отлично, тогда - с физиком. Физика - ведь это, кажется, учение о телах?
Франсуа. Но ты же сам говоришь, что она любит офицера.
Жан. Я сказал только, что она его невеста.
Франсуа. Но это то же самое.
Жан (смеется). У тебя странные представления. Разве с женщиной спят лишь потому, что любят? Уже с утра, когда мужчина просыпается, он знает, что ему сегодня не прожить без бабы. А разве женщины устроены иначе? Это потребность. Не то чтобы она появлялась при виде какой-то особенной груди, а просто так, и тогда находишь какую-то грудь особенной. Короче, если ты не упустил случая, ты доволен. И с твоей Женевьевой так же.