Дни мародёров
Шрифт:
Все мигом вскочили, вынимая палочки.
Звук нарастал, становился все громче и громче, и тут в темноте ослепительным молочным светом полыхнули фары.
— Гидеон! — пронзительно закричал Фабиан, хотя с такого расстояния было невозможно различить водителя.
Поцарапанная, помятая, заляпанная грязным зеленым соком машина с визгом влетела в обломки какой-то палатки и замерла, утопая в клубах пепла. Двери у нее не было, чары расширения спали, и все увидели заполненный людьми салон, похожий на большую консервную банку с рыбой. Гидеон Пруэтт, с головы до ног покрытый
Раненые радостно бросились к машине. Джеймс собрал все запасы воды и еды в свой рюкзак, Сириус подхватил девочку. Нервно озираясь по сторонам, они пробежали метров десять по открытой местности и наконец оказались у машины.
— Гидеон, какого черта ты здесь, где остальные? — закричал Джеймс, на ходу набрасываясь на сияющего Пруэтта.
— Джеймс, остынь, я сейчас все...
Джеймс схватил его за грудки, впечатывая в стену машины.
Все перепугано смолкли.
— Отпусти!
— Что с ними?!
— Я...
— Джеймс! — услышав этот новый голос, Джеймс невольно разжал руки. — Отпусти его, все живы!
Из машины тяжело выбрался потрепанный лохматый человек, и если бы не знакомые глаза, Джеймс никогда бы его не узнал.
— Ремус! — выдохнул он.
Подросток издал полный муки вопль, когда колено с хрустом встало на место, но Лили некогда было его утешать, ее помощи ждали другие, так что она наскоро перебинтовала ногу мальчика куском какой-то заляпанной простыни и бросилась к девочке, у которой на лбу кто-то выжег надпись «Грязнокровка».
Она металась от одного пострадавшего к другому, их искаженные мукой лица, рваные раны и вывихнутые конечности плавали у нее перед глазами, от запаха грязных человеческих тел к горлу подкатывала тошнота, руки ломило от усталости, но всем нужно было помочь, и не было времени подумать о том, как плохо ей самой.
Когда Гидеон посадил машину в какой-то чаще, они не успели и десяти минут провести в лесу, как напоролись на людей в черных масках. Схватка длилась бы недолго, учитывая, что перевес был явно не на стороне пятерых студентов, как вдруг с деревьев на Пожирателей посыпались лукотрусы и принялись методично и яростно выкалывать им глаза. А следом за обитателями деревьев на черных магов накинулось все лесное братство, чей дом полыхал в огне и человеческих криках. Кентавры обстреливали их, гиппогрифы уносили их истошный вопль в небо, нимфы тащили сопротивляющихся Пожирателей в болота, а если кому и удавалось бежать, с неба бесшумной смертью обрушивались гарпии.
Лес уничтожал врагов с такой яростью, на какую ни один человек не был способен...
Именно под его опекой девочкам удалось устроить что-то вроде небольшого лазарета среди обломков городка С. Неизвестно как, но весть о том, что здесь оказывают помощь, разлетелась тут же по всему Каледонскому лесу, и к ним, как мотыльки на свет, потянулись раненые.
Впятером они справлялись с трудом, но, оказалось, не только им совесть не позволила бежать. Спустя всего ничего в городок пришли волшебники,
Алиса отправила сообщение в Министерство — страница из книги, исписанная красной помадой, но с тех пор, как улетела сова, прошло почти два часа, а помощи все не было.
За эти два часа через руки Лили прошло около полсотни человек.
Многие из них были учениками Хогвартса.
Лили мужественно, но довольно неумело зашивала им руки, вправляла ноги, лечила раны, а потом пряталась за деревьями и давилась рыданиями, умоляя про себя всех известных богов, чтобы этот ад прекратился, и ее кто-нибудь отсюда забрал.
Один раз, когда она, проревевшись, возвращалась в лагерь, наткнулась на Марлин.
Волосы девочки стояли колтуном, глаза лихорадочно блестели, по щекам с пугающей регулярностью сбегали слезы. С каким-то зверским ожесточением она ломилась сквозь плотный кустарник к дороге и сердито взвизгивала, когда одежда цеплялась в темноте за колючие ветки.
— Я ухожу, все, я больше не могу это видеть! — закричала она, когда Лили попыталась ее остановить, и голос ее был диким и пугающим.
— Марлин, успокойся! Ты нужна мне здесь, сейчас! — Лили схватила ее за плечи, и Марлин взвилась как ужаленная.
— Я больше не могу, эта вонь, эта кровь, я вся в крови! Ты что, не видишь, не видишь?! — Марлин схватила Лили. Ее руки, в отличие от рук Лили, которые она уже успела отскрести от грязи и крови, были по локоть черными и мелко тряслись. — Посмотри на мои руки, на лицо, они все на мне! Не...
У нее была самая настоящая истерика, и Лили не могла ее осуждать. Кто угодно подвинется умом от такого зрелища... но времени на истерики не было.
Поэтому Лили и сделала то, что должна была сделать.
Размахнулась и влепила подруге крепкую пощечину.
Раньше она никогда бы так не поступила.
Но после этого Марлин пришла в себя, затихла и вернулась к работе, а это главное.
Спустя какое-то время после этого происшествия случилась приятная неожиданность — в лагерь спустился десяток почтовых сов, груженых медикаментами. В основном это были совы от перепуганных семей и волшебников, которые следили за событиями в лесу, сидя у радиоприемников.
У одной из сов было письмо из министерства с вестью о том, что отряд целителей уже выехал, а в Трансгрессионный центр подано срочное прошение о снятии блокирующих чар с заповедника.
Оставалось только переждать...
И дождаться остальных.
Чем бы Лили ни занималась, всякий раз, когда она поднимала голову, взгляд ее пробегал по черным прогалинам между деревьями. Гидеон уехал, обещая привезти их живыми или мертвыми, но с тех пор прошло как будто много тяжелых дней, и Лили только и делала, что перевязывала, вправляла, зашивала, а про себя шептала: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!»
Ближе к двум часам ночи прибыла настоящая помощь — со стороны шоссе в лагерь нагрянула целая толпа взрослых волшебников, сопровождаемая нимфами: половина людей была в лимонных халатах, половина — в пижамах и халатах.