Дни на острове

Самсон Гидеон

— Якоб! — Герти явно начинала беспокоиться. — Ты же совершенно ничего не ешь.

Ты покачал головой. Дело было не в еде — Она наверняка была очень вкусная, — но тебе уже три дня ни крошки не лезло в горло.

— Ты хотел поесть какой-то другой еда? — спросил Янис. Он собирался положить себе на тарелку новую порцию картошки, но, похоже, передумал на полпути и сунул огромную ложку обратно в миску. — Если что-то с нами ты хочешь делиться, это можно. — Он посмотрел на тебя очень серьезно. — Говорить всегда можно, Дьякос.

Они уже

все перепробовали, эти двое. Сначала Герти решила, что это из-за того, что тебе скоро улетать. Две дополнительные недели уже почти закончились, и она сказала, что прекрасно понимает, что тебе не хочется возвращаться домой. Но ты покачал головой: дело не в этом, и тогда Янис спросил, почему он так давно не видел вас вместе с Михом и Крис.

— Я не хочу об этом говорить.

— Ты точно так знаваешь?

— Очень точно.

— Хорошо, — твой отец кивнул. — Но тогда, пожалуйста, давай что-то покушивай.

— Я не хочу, — сказал ты. — У меня просто нет аппетита. Можно мне выйти из-за стола?

Он разрешил. Конечно, он разрешил. И ты вернулся в свою комнату наверху.

Ты сидел на диване со стопкой комиксов на подлокотнике. Ты снова достал их из чемодана, все до одного, тридцать один, если быть точным. Но у тебя не было никакого желания открыть их и начать читать. Ты схватил самый верхний и швырнул в угол. Не то чтобы тебе стало легче — разве ты на это надеялся? — но ты все равно схватил следующий, потом еще один и еще. Все журналы один за другим летели в угол комнаты. Некоторые по пути успевали расправить страницы, другие просто врезались в стенку, а некоторые рассыпались и теряли яркие листы с пузырями текста.

Комната уже превратилась в сплошной комикс, весь пол был завален бумагой. Снаружи самый разгар лета, а в комнате как будто гулял ледяной ветер. В комнате стояла осень.

Мих. Крис. Мих, Крис и ты. Мих и Крис. Мих и ты. Крис и — как ужасно жаль. Тебе было так стыдно, до безумия.

Она не хотела тебя видеть, и он не хотел тебя видеть. Ты пытался, даже несколько раз, но Крис уже несколько дней не выходила из гостевого домика, а Мих даже не смотрел в твою сторону, если ты оказывался поблизости.

Время представлялось тебе чем-то неуловимым, но если бы это было не так и его можно было схватить, ты бы повис на нем всем весом. Ты бы тянул его на себя и держал обеими руками, и не сдавался бы до тех пор, пока огромная стрелка на огромных часах (именно так ты себе это представлял) со скрипом не пришла бы в движение, и час за часом стали бы отматываться назад.

Ты хотел бы уничтожить эти мерзкие дни, когда ты ничего не ел, Крис рыдала в подушки у себя на кровати, а справедливо взбешенный Мих не желал больше вас видеть. Ты бы стер навсегда ссору в кафе, потом последним рывком отодвинул время до той ужасной сцены у реки.

Или нужно отодвинуть еще дальше? Ты не знал. Ведь раз уж ты взялся все спасать, то лучше стереть

и волшебные дни, и тот полдень в бухте, и ночной праздник на пляже. Ты ни за что бы с ними не расстался, но чем дольше ты об этом думал, тем больше тебе казалось, что без этих счастливейших моментов не случилось бы и этой ужасной катастрофы.

Если терпеливо ждать, то новый день наступит сам собой, но этой ночи, похоже, не было конца.

Ты выключил вентилятор и включил лампочку. Ты не обращал внимания на звуки, уже привык к запахам и не замечал жары. И все равно ты лежал и таращился на трещины в потолке. С той ужасной ссоры в кафе ты опять чувствовал себя как в тот первый день на острове, когда стоял невидимый в аэропорту и все казалось таким сложным и запутанным.

Ты посмотрел на цветок на стуле в углу.

— А ты что об этом думаешь? — спросил ты, хотя, конечно, знал, что у комнатных растений наверняка полно дел поважнее, чем отвечать всяким мальчишкам на дурацкие вопросы. Но цветок все-таки расправил листья и сказал:

— Ты это мне?

Ты даже не испугался, потому что этот вопрос вполне мог тебе послышаться. Ведь говорящих растений не бывает.

— А вот и бывает, — раздалось снова. — Очень даже бывает.

— Но я ведь даже ничего не сказал.

— Нет, но ты подумал, — произнес цветок. — А я услышал.

— Вот как?

Цветок кивнул (насколько растения могут кивать).

— И знаешь почему? — спросил он.

Да, ты прекрасно знал почему. Потому что это греческий бог, подумал ты. Превратившийся в цветок. Как Зевс, когда он хотел секса с Каллисто.

— Точно, — он опять кивнул. — Ты понял.

Так что, на стуле был Зевс собственной персоной?

— Если тебе так хочется…

Ладно, значит, это был Зевс в образе комнатного растения.

— Ты что-то спросил?

Да, верно. Ты хотел знать его мнение.

— О чем именно? — спросил Зевс.

Это был еще глупее, чем считать машины или играть в самолетики, подумал ты, но, с другой стороны, тебе было все равно. Спать ты в любом случае не мог, а в комнате никого больше не было.

— Я тут, — сказал Зевс.

Ладно, почти никого. Ты был наедине с греческим богом.

Ты подумал про Миха, и про Крис, и про все, что пошло не так.

— Якоб, — сказал Зевс. — Ты все испортил.

Это ты и сам знал.

— Конечно, ты и сам знаешь. Тут я тебе ничего нового не скажу.

«Заткнись», — подумал ты. Но Зевс, похоже, только вошел во вкус.

— Ты конкретно накосячил, — сказал он. — И ничего ты теперь не исправишь. Никогда. Ни-ког-да больше!

Ну и чем тебе это могло помочь?

— Ничем, — сказал цветок. — Но ты и это тоже знаешь.

Ты давно об этом догадывался. От богов, похоже, нет никакого толку.

— Так и есть. — Зевс был с тобой согласен. — Мы нужны только для мифов и легенд, дорогой мой Якоб. В настоящих делах от нас помощи мало.