ДНК для олигарха
Шрифт:
Так… Инне куплю дом в Кисловодске, а сестра пусть занимает любую квартиру кроме моей московской и дома в Николино. И, наконец, пусть выйдет замуж за Ангела. Или пошлет его куда подальше.
Уложив жену к себе на плечо, кладу ладонь ей на темечко.
— Спи. Спи, — шепчу, целуя в висок. И чувствую себя самым счастливым придурком на свете.
Хорошо бы до утра еще разок покувыркаться вместе с Кристиной в койке. Но я и сам фигею от собственного напора. А бедная девочка наверняка
«Остынь. До утра все отменяется», — приказываю я поднявшему голову негодяю, растягивающему мои боксеры. И снова испытываю новый виток возбуждения. Если так и дальше пойдет, придется опять лезть под холодный душ. Не хочется, а что делать!
От такой перспективы моментально содрогается весь организм.
«Никуда я не пойду», — заявляет категорически. Мозг посылает сигналы в нервные окончания пещеристого тела и окрестностей. Негодяй трепыхается. Но вскоре его неразумная башка ненадолго свешивается на бок.
А я закрываю глаза, стараясь урвать хоть немножко сна в эту сумасшедшую ночку, и спросонья дергаюсь, когда кто-то прыгает в постель.
Сразу не могу понять, что происходит.
— Лиза! — охает жена. — Ты чего?
— Мне там страшно спать одной, мамочка, — заявляет моя новоявленная дочка. Смотрит на мать чистым невинным взглядом и сообщает требовательно. — Я кушать хочу!
— Писать и водички, — усмехнувшись, продолжает список Кристина. И когда я подрываюсь с места, чтобы разбудить повара, мотает головой. — Ночью никто ничего не ест, Лиза. Дождись завтрака. А водичка у тебя на тумбочке. Горшок в туалете. Сама справишься?
— Нет, — печально вздыхает малышка.
— Хочешь, провожу? — спрашиваю примирительно.
— Нет! Я хочу с мамочкой! — чуть не плача, заявляет Лизавета. Ну, точно, как Аня в свои четыре года.
Папины дочки прям одинаковые!
Хватило бы сил воспитать из мелкой нормального человека. Старшая красавица выросла овощем. Ничего ей не надо. Только спать целыми днями и смотреть сериалы. Даже тряпки не особо интересуют.
Как она вообще умудрилась найти мужика? Ума не приложу…
— Или со мной, или сама, — предупреждаю малышку, стараясь быть строгим.
— Нет, я спать хочу. С мамой, — тянет Кристину с кровати за руку. — Ну пожалуйста, мамочка…
— Пойдем уже, — вздыхает жена, вставая. На автомате отбрасывает назад длинные светлые волосы. Обычный, ничего не значащий жест. А мне крышу рвет даже от него!
— Возвращайтесь скорее, — бросаю вслед.
Знаю-знаю, дети не должны спать с родителями. Сам же презрительно морщился, когда друзья — тот же Ярик Торжецкий — рассказывали, как дети приходят к ним поваляться.
Вслух не говорил, конечно, но
Не, ну на фига!
А теперь сам разрешаю ребенку улечься в свою кровать.
Шершнев, ты ли это?
Я! Я! К черту все принципы! Сейчас я даже помыслить не могу, что жена ляжет спать в другой комнате. Не хочу отпускать. Все. Точка.
Обернувшись, Криста кивает ошалело. Не спорит, но по напряженному взгляду заметно, что ей не очень нравится это решение.
— Нормально все, — дурашливо морщу морду.
И как только они с Лизой выходят из комнаты, подскакиваю к комоду. Достаю чистое постельное белье. Быстро перестилаю. Ребенок не должен даже приближаться к постели, которую перед этим усердно мяли родители. Вышвыриваю старые простыни в гардеробную. Прислуга потом разберется!
И вернувшись к кровати, придирчиво оглядываю свою работу. Криво, косо, но сойдет.
Впопыхах поправляю углы, быстрыми движениями разглаживаю морщинки на простыне.
Хорошо хоть без пододеяльника обошлось!
С непривычки еще сносно получилось. Когда вообще я заправлял белье? Наверное, в швейцарском пансионе, куда отец сбагрил нас с Ромкой.
Завалившись в постель, прикрываю глаза сгибом руки. Морщусь не от боли, а от досады.
Сколько мы там пережили в этом пансионе? И вспомнить страшно. Бились в открытую. Ставили на место всякую шелупонь, гадившую исподтишка. Ромке, как младшему, прилетало больше. Или все-таки мне? Драться-то приходилось за двоих!
Три года разницы в детстве — это огромная пропасть.
Сжимаю зубы, когда будто наяву перед глазами выплывает лицо брата.
Не уберег я его!
До сих пор душа мается.
Хотя я до сих пор до конца не понимаю, как мой веселый и умный брат умудрился влипнуть в криминал. И почему это стоило ему жизни. В суицид я не верю… Он просто не мог.
— Папочка, а ты знаешь, какой бегемот страшный? — вернувшись в спальню, окликает меня малышка. Разгоняет прочь мои мрачные думки.
— Конечно, — улыбаюсь, приподнимаясь на локте. Смаргиваю слезящиеся глаза. Какие, на фиг, слезы! Это от яркого света…
— Если вломиться в его ареал обитания, то он погонится за нарушителем, — объясняю спокойно. И сам не понимаю, откуда у меня в башке такие специфичные знания.
— Правда погонится? — охает Лизавета и, округлив глаза, спрашивает испуганно. — И съест?
А ее мама, маленькая наблюдательная кошечка, изумленно рассматривает мою работу.
— Я поменял, — бросаю коротко и, заметив одобрительную улыбку жены, мысленно выдаю себе орден.
— Папа! — возмущенно тянет Лиза. — Ну расскажи!