До экстаза… и после
Шрифт:
Тут она снова прикрыла ладошкой трубку, но мы снова через ладошку разобрали:
– Да говорю тебе, не налегай так. Не видишь, что я по телефону говорю. – А потом снова нам в телефон: – Ну что, еще вопросы имеются? А то мне некогда особенно.
Но Жеке пришлось потерпеть со своим «некогда». Потому что вопросы у меня имелись – важные, принципиальные вопросы.
– Подожди, – попробовал я зайти с другой стороны. – Вот, например, если взять меня. Ты меня помнишь?
– Чего? – ответила Жека изумленно. – А зачем бы я тогда с тобой разговаривала, если бы не помнила?
– Нет, не просто
Комнату снова заполнила пауза. Длинная, тягучая, обидная пауза из безразличной «громкой связи». Откуда она взялась, с чем была связана? – я не знал. А что, если вдруг Илюха оказался прав и Жека ничего не помнит о нашем взаимном прошлом? Я даже стушевался от такой неловкой мысли.
– Ну, мы с тобой любовью занимались, и не раз притом. Помнишь? – повторил я настойчиво. – И тебе нравилось вроде бы. Во всяком случае, ты так тогда говорила.
– Ой, ой, ой, нашел чем хвастаться, – наконец разнеслось из трубки. – Как будто он один такой…
У меня прямо отлегло тут же. Я сжал и тряхнул кулаком в скупом победном жесте, и выдохнул облегченно в комнату: «Помнит!»
А тут Жека еще раз зажала трубку. Но непроницаемо плотно у нее опять не получилось, и к нам в комнату сквозь ее ладошку снова просочились заглушенные звуки:
– Да что же это такое? Что же за напасть такая? – говорила она сердито в сторону. – Ты можешь не напирать так и не тыкаться, а посидеть спокойно? Господи, что ж мне так не везет?!
А потом снова нам, без ладошки, уже в «громкую связь»:
– А вообще-то жалко, что вы без меня до такого додумались. Жалко, что я сейчас не с вами у Инфанта. Ну что поделаешь, – вздохнула она, – каждому свое, кто-то ведь должен отрабатывать по полной, когда у остальных смена закончилась. Ладно, я вам перезвоню. У меня такое ощущение, что совсем скоро уже.
– Ты, главное, хвостик свой оберегай, – стал напутствовать я трудоголичку Жеку. – Он ведь, насколько я помню, когда ему не в кайф, поджимается, бедненький. Он ведь, когда не уверен… – начал было я, но она уже повесила трубку.
– Б. Б., – сказал я Б. Бородову, – не оправдался ты вместе с твоей теорией. Народ тебя вчистую опровергает, вон, Жека меня запросто вспомнила.
– Да это потому, что ты неправильно опрос общественного мнения проводишь, – заспорил Илюха. – Мы ведь договаривались только тем звонить, кому ты не вмастил своим умением. Ну, тем, с которыми сильная рассогласованность произошла. А то нашел кому звонить – Жеке. И вообще, старикашка, не надо тебе эксперименты проводить, потому что на деле ты хреновый экспериментатор получаешься. Субъективный слишком. Пускай вон другие тебя заменят. – И Илюха кивнул на Инфанта. – Ну-ка, Инфантище, подмени товарища у станкового пулемета. Позвони кому-нибудь, но только тому, кто не вспоминает тебя добрым словом. Кому ты в утренних, сладких, эротических снах совершенно не приходишь.
И Инфант
По номеру долго не подходили, но Инфант терпеливо ждал и дождался результата. А дождавшись, начал разговор. Но те, которые слышали Инфанта, знают, что разговор он ведет туманно. А порой – густо туманно, непроницаемо туманно, как будто ты ранним утром в низине, трава по пояс и река неподалеку.
– Ну что… – проговорил он в телефон, когда линия соединилась, а потом тяжело вздохнул. Туда же, в телефон.
– Кто это? – поинтересовался женский голос в трубке, который нам с Илюхой ничего совершенно не напоминал. Вообще никаких ассоциаций. Голос был спешащий, видимо, мы его тоже от чего-то оторвали. Неужели все девушки по вечерам так озабоченно заняты? Или мы звонили только таким?
– Это я, – отозвался Инфант, но слабо отозвался, как бы не веря в удачу.
– Кто «я»? – не поняла женщина в телефоне. Видимо, ей было не до шарад с ребусами, она, очевидно, опаздывала куда-то по важным неотложным делам.
– Ну я, – уклончиво настаивал Инфант, и теперь женщина задумалась, вспоминая, по-видимому.
– Ой, Петь, это ты? – вспомнила наконец она, и голос у нее заметно потеплел. – Ты чего так долго не звонил, куда запропастился? – И голос потеплел еще заметнее. – А я уж волноваться стала, думаю, может, с ним чего стряслось, может, не понравилось чего? Может, он меня запрезирал? Потому что я вообще-то, Петь, совсем другая, ты не обобщай по первому-то разу. Я обычно ничего такого себе не позволяю, особенно поначалу. Я просто, Петь, как-то так сразу к тебе почувствовала, знаешь, там, внутри, как почти никогда раньше не бывало. Потому что, Петь…
Она стрекотала, а я слушал и думал: надо же, неужели Инфанта можно с кем-то перепутать? Ну у кого еще может быть такой грустный, печально дребезжащий голос? Как будто в привозном мюзикле его наняли исполнять уже приевшуюся арию «оперного фантома», но только без слов. Ну действительно, неужели где-то по городу бродит некий Петя, который звучит так же причудливо, как наш Инфант? Или это «громкая телефонная связь» так безжалостно искажает?
– …Ну так что, Петь, может, заедешь все же? А? Хочешь, хоть сегодня, ведь совсем не поздно еще. А то я просто извелась вся здесь одна. Так как, Петь? Садись на свои «Жигули», ты же у меня лихой, и всего через полчаса… – Тут она звучно сглотнула накопившееся в горле. Может, дыхание, а может, волнение. – А я уж постараюсь… уж не как в прошлый раз… я уж…
Но тут у Инфанта что-то не выдержало в организме, и он, несмотря на наши умоляющие взгляды, прервал поучительный женский монолог. А зря, ведь он был красноречив, он был о любовной тяге, о желании, о страсти да и о плотности жизни в целом! Просто целая серия зарисовок у нас перед глазами замелькала.
Но и Инфанта можно было понять: ведь не о тяге к нему произносился этот монолог. И не о страсти к нему. И не о плотности его жизни. Да и звали его не Петя, а совсем наоборот – Инфант. И вообще, он в жизни и так нередко страдал от женской неразделенности, а здесь его к тому же откровенно мордой и прямо… в Петю.