До горького конца
Шрифт:
Мистер Вальгрев обошел раза три сад, потом лег на траве в фруктовом саду и задремал, поддавшись усыпительному влиянию августовского полудня. Но сновидения его были не совсем приятны, и он встал, не освежившись, и медленно вернулся к дому. Проходя мимо решетчатого окна кухни, полузаросшего плющом, он увидал мельком Грацию, потерял надежду повидаться с ней, вооружился удочкой и пошел состязаться со старою, опытною щукой, с которою воевал уже шесть недель. Неучтивая тварь никак не хотела проглотить крючок, но очень искусно, вследствие долгой
Глава IX. «НЕЖНЫЙ ПОЦЕЛУЙ, И МЫ РАССТАНЕМСЯ»
День клонился к вечеру, когда Губерт Вальгрев возвратился на ферму. В старом доме царствовала отрадная тишина, свидетельствовавшая об отсутствии мистрис Редмайн. Без обычной суеты был подан ему обед, приготовленный, может быть, не так вкусно, как в присутствии хозяйки, но мистер Вальгрев был не из тех людей, для которых обед высшее благо в жизни. Ему нравилось спокойствие, которое мистрис Джемс оставила за собой, ему приятно было думать, что сейчас он выйдет в сад, и никто не помешает ему провести там вечер в обществе Грации.
Он застал ее спящею за работой, за несносными наволочками, одну под кедром. Джемс Редмайн никогда не был легкомысленным человеком, но свобода очень приятна тому, кто пользуется ею редко, и он отправился в Кингсбери, чтобы провести там вечер, разговаривая о предметах текущего интереса с политиками своего околотка в комфортабельной гостиной трактира «Луна и Семь Звезд». Приближалось время жатвы, и каждый из посетителей мог сообщить что-нибудь интересное о своем урожае. С политикой и агрономией Джемс Редмайн не заметил, как прошел длинный вечер. Что же касается Джека и Чарли, они сидели на месте только когда ели. Движение было их нормальным состоянием.
Итак, Грация осталась одна под кедром, и весь вечер влюбленная пара провела в саду. О блаженное время! Время светлой радости, не омраченной заботой о будущем! Грация отдалась своему счастию так же просто, как ребенок в начале праздника. Он был с ней, он исполнил ее просьбу и остался. Она не ожидала, что в жизни так много счастья, а между тем это была старая история: уверения в неизменной любви, — в любви, готовой на все, кроме самопожертвования, странная смесь страсти и светского благоразумия, меланхолическое философствование новейшей школы и неизменный припев: «Я люблю вас, Грация, но это невозможно».
Прекрасные летние дни следовали один за другим, и ничто не нарушало блаженства их счастья. Дядя Джемс продолжал наслаждаться свободой и, оправдываясь делами, проводил время то в Кингсбери, то в Танбридже. Грация ходила со своим возлюбленным удить рыбу на извилистый берег восхитительной речки, и смотрела, как он расставлял сети старой щуке или случайно вытаскивал борвену или язя. Но рыбная ловля была только предлогом для прогулок и разговоров. Он вырезал ее имя на серебристой коре старого бука и невольно подумал, что сказала бы Августа Валлори, застав его за таким сентиментальным занятием и рядом с ним Грацию, с восторгом следившую за его
Да, славное было время, но длилось оно не долго. Мистер Вальгрев со страхом думал о своем собственном мире.
«Тем не менее я почти уверен, что через месяц такая жизнь надоела бы мне до отвращения, — сказал он себе. — Нет, лучше расстаться с моей милой, пока любовь наша не утратила своей свежести, чтобы каждый из нас мог до конца жизни сохранить в душе поэтическое воспоминание. Я женюсь на Августе, Грация выйдет за одного из своих кузенов, а в воспоминание о нашей подавленной любви каждый из нас сохранит цветок или прядь волос».
Такие рассуждения были очень утешительны для светского человека, решившегося приобрести себе имя и состояние и жить жизнью, которая наиболее нравилась ему, но едва ли они были по сердцу девушке, которая отдала ему свою душу и которую он обрекал прозябать с фермером.
Дни проходили и недели близились к концу. Тетушка Ганна уведомила свое семейство, что Присцилла Спроутер и ребенок чувствуют себя как нельзя лучше и что она, мистрис Джемс, надеется возвратиться домой в понедельник утром и не опоздать к стирке.
Это известие было сигналом к отъезду Губерта Вальгрева. Он не желал подвергаться наблюдательным взглядам тетушки Ганны после последней недели, изменившей его отношения с Грацией. Сельская идиллия длилась, по его мнению, уже достаточно долго. Теперь представлялась возможность прервать ее сразу. И вместе с тем этот практический человек считал часы, оставшиеся до мрачного понедельника, и думал с ребяческим наслаждением о длинном воскресенье, о колокольном звоне, о золотых полях, о тихом старом саде, где пышные мальвы уже предупреждали о близости осени.
Грация проснулась с каким-то смешанным чувством радости и грусти в это воскресное утро. Еще длинный день с ним! Последний день; но пока он был еще впереди, она считала себя счастливою. В саду было светло и свежо, когда Губерт Вальгрев вышел к ней, а она была светлее и свежее самого утра. Они гуляли вместе до завтрака, потом вместе пошли в церковь и весь день провели, не расставаясь. Даже в этот день отдыха никто не прерывал их беспрерывного t^ete-'a-t^ete. Джемс Редмайн разгонял сном следы непривычных развлечений последней недели, чтобы на следующее утро встретить жену с ясным лицом. Сыновья его провели большую часть дня, сидя на заборах и рассуждая с земледельцами и с прихожими мальчиками.
Счастливее этого воскресенья в тенистом саду среди пышных мальв и увядающих роз не было дня во всей молодой жизни Грации. Под вечер Губерт Вальгрев заметил перемену в ее лице. Руки ее дрожали, и тогда он взял одну из них, она была холодна, как лед.
— Что с вами, моя милая? — спросил он нежно.
— Ничего, но вы уезжаете завтра. Могу ли я быть счастлива?
— Но вы знали это с самого начала. Мы условились, что день возвращения вашей тетки будет днем моего отъезда. Разлука всегда была перед нами.