До горького конца
Шрифт:
— Не берет крахмала, — воскликнул отец. — Я желал бы знать, что берет больше крахмала, чем твои платья. Я иногда даже подозреваю, что ты кормишь кур крахмалом.
— Как вам не грех это Говорить, батюшка, после всех моих трудов над вашим бельем! Желали бы вы, чтобы ваша воскресная сорочка была похожа на смятую тряпку?
— Два фунта крахмала в неделю на мою сорочку!
— Не сердитесь, батюшка, не то я буду принуждена идти в услужение, и работать на кого-нибудь другого, — возразила мисс Бонд, сердце которой было всегда переполнено мятежными чувствами, готовыми вспыхнуть при малейшем
— Девушки в твои годы! Тебя приличнее называть женщиной, — проворчал отец.
— Не многие девушки согласились бы жить в такой обстановке, в какой живу я, — продолжала Джанна, не слушая отца. — Ноя не жалуюсь. Я хотела только сказать, что так как мне удалось скопить несколько шиллингов, которые вы дарили мне в разное время, то не позволите ли вы мне сшить к празднику новое розовое кисейное платье.
— Шей себе что угодно, только не на мои деньги, — возразил отец сердито. — Если ты собственным рассудком не можешь понять, что прилично и что неприлично женщине в том положении, в которое Господу Богу угодно было поставить тебя, мне этого никогда не объяснить тебе. Делай себя посмешищем, если хочешь.
— Что за вздор, — проворчала мисс Бонд. — Посмешищем! Я не вижу причины, почему мне не носить красивых цветов.
Вынудив у отца это неохотное согласие, она сходила чем свет в Танбридж, купила себе розовой кисеи на весь соверен и, возвратясь домой, с жаром принялась за дело, мечтая о будущих победах.
Как все будут смотреть на ее платье, которое она сошьет таким же фасоном, как сшито одно из утренних платьев леди Клеведон! Как будет завидовать Мери Мазон, прачка и ее давнишняя соперница, которая наденет свое коричневое альпага, испещренное шнурками и пуговицами, но ничего не стоящее в сравнении с этою восхитительною кисеей.
— Желала бы я знать, что скажет он, — думала она, сбирая чуть не бесконечную полоску кисеи и обозначая именем онне жениха своего Джозефа Флуда, а нового поклонника Уэстона Валлори.
Она все еще сидела в беседке, и шила, когда на закате солнца щеколда калитки тихо зазвенела и упала. Кисейная оборка выпала из проворных рук Джанны, и яркий румянец покрыл ее щеки. Но человек, отворивший калитку, был не тот, о котором она думала, и она взялась опять за работу с движением досады. Посетитель был никто иной как Джозеф Флуд. Да она и не имела права ожидать Уэстона Валлори, ибо он никогда сам не отворял калитку. Джанна ему нравилась, но он слишком дорожил своею репутацией, чтобы рисковать быть застигнутым в интимной беседе с дочерью садовника. Поболтать с ней у садовой калитки, где можно было прервать разговор ежеминутно, было все, что он позволял себе.
Но мисс Бонд, не понимавшая, как велика была осторожность ее поклонника и думавшая слишком много о своей красоте, питала в этот вечер слабую надежду, что он придет пред своим поздним обедом провести полчаса в ее обществе. И увы, вместо лондонского денди явился честный Джозеф Флуд, главною заслугой, которого было только то, что он любил ее до безумия. Пока Джо шел, переваливаясь, к беседке, Джанна продолжала шить, опустив свои смелые черные глаза и с выражением досады на полных красных губах.
Встречи большею
— Как ты несносен, Джозеф! — сказала она ворчливо. — Сегодня слишком жарко для поцелуев, а ты еще вдобавок, кажется, не брился.
— Я брился, но, вероятно, в такую погоду борода растет быстрее.
— Не знаю, но твой подбородок царапает, как щетка. Да не прижимайся же ко мне, Джо. Разве на лавке мало места? Мне сегодня надо еще собрать и нашить всю эту оборку.
— Так вот почему ты так сердита! — сказал Джозеф, взглянув презрительно на кучу розовой кисеи. — Надеюсь, что ты не часто будешь шить себе новые платья, когда мы будем мужем и женой.
— Такую вещь только ты можешь сказать, Джозеф, — возразила мисс Бонд обиженным тоном. — Если бы был джентльмен, ты интересовался бы моим нарядом, и не считал бы ничего слишком хорошим для меня.
— Но я не джентльмен, и думаю, что если ты будешь так злиться каждый раз, как купишь себе новое платье, то я желал бы видеть тебя одетою дурно.
Мисс Бонд покачала головой и продолжала шить. Она виделась со своим женихом уже несколько раз с тех пор, как познакомилась с мистером Валлори, и различными намеками дала уже ему понять, что ее красотой восхищаются люди, понимающие в этом больше, чем он. Джозеф был ревнив, и не остался равнодушен к этим намекам.
— Мне все равно, правится ли тебе мое платье или нет, — сказала Джанна. — На свете немало людей кроме тебя, и завтра найдутся такие, которые будут восхищаться мной.
— Ты, может быть, говоришь о господах, — возразил Джозеф мрачно. — Ни одна осторожная девушка не желает им нравиться.
— В таком случае я не осторожная девушка, потому что я желаю им нравиться, и придаю больше цены их вниманию, чем вниманию простолюдина.
— Если так, то мне тебя жаль, Джанна, — возразил ее возлюбленный. — Ты никогда не будешь хорошею женой честному, трудящемуся простолюдину. Впрочем, я тебе не верю. Ты всегда выдумаешь что-нибудь в этом роде, чтобы подразнить меня, хотя знаешь, что ни один мужчина так не любит ни одну женщину, как я тебя. Но я неспособен слушать тебя равнодушно, когда ты говоришь вздор.
Такой протест польстил тщеславию мисс Бонд. Она смягчилась, и позволила своему жениху обвить рукой ее талию и остаться в таком положении все время, пока она шила. Но в течение всего этого вечера жених и невеста не переставали пикироваться, и мисс Бонд нашла несколько случаев намекнуть, что она могла бы, если бы захотела, устроить себе жизнь несравненно лучше той, какую обещал ей брак с мистером Флудом. Только под конец вечера, довольная результатом своей работы, Джанна развеселилась, оставила своего жениха ужинать, резала ему самые вкусные куски вареной ветчины, приготовила стакан пуншу, и вообще была с ним очень ласкова, но Джозеф Флуд тем не менее ушел из южной сторожки в самом мрачном настроении духа и направил шаги к своей спальне над конюшней, убежденный, что Джанна задумала изменить ему и размышляя о мщении.