До и после заката
Шрифт:
Галина Васильевна Михайлюк – легенда отдела кадров, на 2 года старше начальника, начинала здесь работать ещё при Царе Горохе. Очень милая и деликатная женщина, до сих пор писала «служебки» от руки, поскольку компьютером овладеть уже бы не смогла, но всё это компенсировалось трудолюбием и знанием дела. Более того, у Галины Васильевны была уникальная способность – она каждого работника знала не только по фамилии, но и по имени-отчеству, даже если тот уволился из конторы в лохматом 1982 году. В силу своей природной восторженности, женщина по каждому поводу удивлённо
Татьяна Валентиновна Лаврова – женщина 45 лет, из простых, но в меру интеллигентная. Невысокая блондинка нравилась многим мужчинам в организации, она умела держать их на коротком поводке, равно, как дома – своего работягу-мужа, с которым жила вместе чуть ли не с рождения. Вообще, Татьяне Валентиновне следовало идти в актрисы, поскольку следует ещё поискать таких мастериц перевоплощения. Маски Лавровой менялись с периодичностью в пять минут, но особенно ей удавалась роль доброй и ласковой девочки.
– Привет! – говорила Татьяна своему мужу по телефону медовым голоском. – Это твоя киса Лаврова звонит. Чем занимаешься? Позавтракал? Я тебе с утра омлет оставила на плите…
Через 20 секунд, выяснив, что муж не оправдывает оказанного доверия, милость сменялась на гнев:
– Посуду не помыл? Мусор не вынес? Ты чего там, сука, сидишь?! Остограммился, наверно? Скоро приду, проверю!
Марина Султановна Ярушина – ровесница предыдущей героини, да они, собственно, и учились вместе в техникуме. Серый кардинал отдела кадров, её царственный инспектор. Почти 30 лет на одном месте не прошли даром – Ярушина знала в этой жизни всё, по крайней мере, в кадровых вопросах ЦКБ – точно. Подозреваю, что в юности эта высокая девушка в очках была королевой красоты, но это звание её бы явно тяготило, поскольку даже сама она себя называла халдой. Марина Султановна была очень прямым человеком и всегда говорила ровно то, что думала. Люди, стремящиеся всегда говорить по существу и только правду, у меня всегда вызывали уважение, тем более, в женщинах это качество встречается не так часто.
С первого же дня женщины (кроме Галины Васильевны) повелели мне называть их исключительно на «ты». Я не противился такой демократии, поскольку сам не люблю всё это излишнее шарканье и чинопочитание. Вот в Швеции на «вы» обращаются лишь к королю – такая форма обращения мне по душе.
На работу я вышел в понедельник, 19 января.
– Юрич, предлагаю сегодня отметить Крещение, – предложил мне мой закадычный друг Пашка Костров.
Если вы помните, мы по жизни шли, как нитка за иголочкой, ещё начиная со школы. В ЦКБ он инженерил уже 5 лет, но вот и я пришёл туда же. Это дело, конечно же, надо отметить.
Так уж повелось, мы отмечали вместе многие праздники. Конечно, не день рождения лошади Будённого, но все государственные и ключевые церковные праздники точно. А тут и Крещенье, и моё трудоустройство в одном флаконе. Грех не распить поллитровочку.
В подворотне в январе мы это делать не собирались, как-никак, культурные люди, отправились в клуб «XII» – самое престижное в городе место общепита.
– Рад за тебя, Юрич! – серые глаза Павла светились от радости воссоединения. – Ты попал в такую замечательную контору, просто не представляешь. Давай за это выпьем.
– Неужели ЦКБ лучше завода? – попытался сыронизировать я. – Вспомни, как мы классно с тобой трудились в маркетинге. А на Север как съездили…
– До сих пор помню фамилию бомбилы, который вёз нас по тундре из Ноябрьска в Когалым – Нездоймышапко!
– Да уж, такое не забудешь. Так чем хороша контора?
Костров взял в свои пальцы-сардельки рюмку и прежде, чем провозгласить тост, решил ответить на мой вопрос:
– На заводе я бегал, как савраска. А здесь я занимаюсь проектной работой, и никто меня не подгоняет.
– В смысле? Плана вообще нет?
– Он как бы есть, но если я не поспею к этому сроку, меня никто премии не лишит. Даже наоборот, придётся выходить по субботам, а это за двойную оплату.
– Коммунизм в отдельно взятой организации?
– Именно, Юрич! Я вот чертёж сегодня закончил, раньше срока на неделю. Теперь буду дурака валять, в игрушки на компе играть.
– А начальник не надаёт по шапке, Павел?
– Чего он мне надаёт? Мой дедушка ни пизды не видит. Как я ему скажу, так и будет.
– Тогда это не коммунизм, Паш, это разгильдяйство.
– Брось, Юрич, сейчас ты сам как сыр в масле будешь кататься. Когда захотел – пришёл, когда надо – ушёл. Говоришь, что надо на завод сходить – и тебя отпускают. Ладно, давай выпьем за то, чтобы у нас всё было, и ничего за это не было!
Это был любимый Пашин тост. Я же не был мастаком произносить пламенные, придуманные кем-то речи. Мне был ближе лаконизм генерала Иволгина из «Особенностей национальной охоты». А ещё хорошим подсказчиком при поднятии рюмки служит телевизор. Идёт на экране, к примеру, сюжет о космосе. Я тут же нахожу вариант:
– Ну-у, за покорение новых высот!
Ещё лучше метеопрогноз, тут само просится сказать:
– Ну-у, за хорошую погоду!
Такие вот вечеринки у провинциальных выпивох.
Честно говоря, после возлияний всегда тянет на какие-то небольшие подвиги. Например, девушку на танец пригласить. Не сидеть же, как два мешка с навозом.
– Паш! – я кивнул на столик, за который присела парочка симпатичных студенток. – Давай девчонкам зашлём пузырь шампанского. Как говорится, от нашего стола – вашему.
– Да ну, – зачесал глаза мешок. – Завтра на работу. А сейчас начнётся: шампанское, посидим, полежим. Не забывай, что у тебя сегодня был трудный день. Давай лучше ещё себе по 100 грамм закажем.
– Что ж, давай, – без особой охоты ответил я. – Хотя зачем пить, если мы никуда не идём…
Чуяло моё сердце, эти пресловутые 100 грамм водки для меня оказались лишними. Нет, я не испытывал похмельного синдрома, не валялся под столом. Просто наутро у меня начался насморк – это был мой стандартный синдром после того, что я перебрал.