До ледостава

Сбитнев Юрий

– Ну да, Ванька. Говорят, где-то тут бродит?..

– Нет, не бродит, – покачал головой старик. – Я его убиль! – И посмотрел на Глохлова так, словно говорил: «Ничего не поделаешь, пришлось».

– Как убил?

– С карабин убиль! Ванька вор быль. Людям плохо, тайга плохо. Грабиль! Народ говориль: «Не трожь люди! Не трожь тайга, плакой человек!» Раз говориль. Два говориль народ! Не слушат, однако, грабит. Вор Ванька, ок-ко-ко как плоко! Жить такой людя в тайга нельзя. Кудой он, ой кудой! Олень кудой – убиваем олень! Собак кудой будет – убиваем

собака… Пришёл Ванька ко мне зимой. Соболь вороваль, уносиль, капкан глядель, добычу браль. Я ему говориль: «Будешь кудой, Ванька!» А он мне: «Докажи! Ты Ванька Американец ловиль?!» Пришёль опять, когда месяц себя рожаль.

– В прошлом месяце?

– Да-да. Пришёль. Не так пьяный был. «Воровать будешь?» – «Буду». Я спросил, чай мы пили: «Кудой будешь?» – «Буду». Спасать тайга от беды нада! Взял карабин и убиль…

Глохлов сидел, поражённый всем этим бескорыстным, простым и спокойно-рассудительным тоном Егорши. Впервые не чувствовал он презрения и брезгливости к человеку, намеренно совершившему тяжкое преступление.

Позднее, когда шло следствие, всплыло много грязных дел, делишек, подлостей, содеянных Ванькой Американцем. По совокупности всех этих преступлений могло выйти ему суровейшее наказание – человеку пустому, преступному, никудышному. Но судили не его, судили Каплина – работника, всеми уважаемого человека.

Секретарь райкома Ручьёв сказал Глохлову:

– Ты мне, студент (Глохлов тогда как раз поступил в заочную Высшую школу милиции), все кодексы, все статьи перерой, но найди Каплину оправдание. Мы с тобой прошляпили, проглядели Американца, вот он-то, Егор Григорьевич, и решил по-своему дело, которое нам с тобой законным порядком решать надо было. Не добрыми – добренькими мы с тобой были. А бродягу этого давным-давно выгнать от людей следовало. Вот так доброта-то повернулась!..

Как выручить хорошего, доброго человека, преступившего закон?

– Как ты его убил? – в какой уже раз спрашивал Каплина приехавший из области следователь.

– Ты чё, совсем башка ничего не держишь? – удивился Егорша. – Говориль, говориль, а ты всё – как? как? – И, вздохнув, принимался в который уж раз пересказывать всё случившееся.

– Может быть, забыл что-нибудь?

– Зачем забыль? Все помню. Башка вот он – есть! Зачем забыль?

– А не бросился ли на тебя Американец с ножом? Не стрельнул ли ты, защищаясь?

– Нет, однако. Бросился, хорошо было бы!

– Почему?

– Потому мне хорошо. Зверь напал – зверя убиль. Зачем тогда нашалнику Егоршу спрашивать: «Как? Как?» Нашалник писал бумага сразу много и Егоршу отпускал бы. Егорше тайга нада, олень глядеть нада, белка стрелять, соболя. Егорше тайга работать нада. Нашалник город работать нада, – и простодушно улыбался следователю. Всё понимал охотник, даже то, что ждут от него иного рассказа, но, понимая, всё-таки повторял то, что было на самом деле.

Ручьёв не выдержал.

Пришёл в камеру к охотнику и долго с глазу на глаз говорил с ним. Вышел уставший, заметно постаревший с лица. Не глядя

ни на кого, сказал:

– Жалко будет, если пропадёт человек хороший.

Егорша дал показания, что Ванька Американец напал на него…

На суд сошлось много народу. Приехали из тайги и ближних сёл. Все как один сочувствовали Каплину, и каждый желал его оправдания.

Зал замер, когда председатель суда попросил рассказать Егоршу, как было дело.

Старик встал, наклонил голову, словно поклонился залу, долго искал кого-то в рядах глазами, наконец нашёл. И, глядя только на него, на Ивана Ивановича Ручьёва, повторил всё то, что говорил Глохлову.

Прокурор даже чуть подался вперёд, стараясь не пропустить ни одного слова. И только молоденький защитник был спокоен. Играл себе карандашиком. Он знал, что дело это выиграет. Блестяще произнесёт свою речь, напомнив ещё раз эту вот сцену, когда закоренелый преступник бросается с ножом на честного охотника.

– «Кудой будешь?» – «Буду!» – продолжал Каплин. – Спасать тайга нада от беды! Взяль я карабин и убиль Ваньку! – разом выдохнул Каплин, и зал охнул.

– Как убил? – председатель поднялся с места. Старик Каплин, как бы прощаясь со всеми, обвёл взглядом зал, стараясь не смотреть теперь только на Ручьёва.

– Убиль…

Дело отправили на доследование. Были неприятности у Ручьёва, Глохлов получил взыскание, следователя сняли с работы.

Принимая во внимание смягчающие вину обстоятельства, возраст, трудовые заслуги, неблаговидную личность убитого, вскрывшиеся на следствии преступления, совершённые Иваном Софоновичем Качиновым (Ванькой Американцем), суд определил Егору Григорьевичу наказание – пять лет лишения свободы.

Старика отправили в колонию, а уже через два месяца пришло известие, что Егорша погиб. «В результате несчастного случая», – было написано в извещении.

– Святая простота… – вздохнул Глохлов, узнав о смерти Каплина, и подумал о том, что скажи старый Егорша на суде неправду, остался бы жить. И каждый бы оправдал его за эту ложь. Но мог ли он оправдать себя, сказав людям неправду? А что погиб, так ведь это только несчастный случай. Когда ворует или врёт человек тайги – в мире неблагополучно.

Задумавшись, Глохлов уже дважды сбивался с фарватера. Рука бессознательно уводила руль, и лодка бестолково ныряла в стрежневую кипень реки. Зная, сколь опасна такая вот неосмотрительность на Авлакан-реке, Глохлов заставил себя сосредоточиться.

Минуя широкий душан – чистое прозрачное озеро, впадающее в реку, Глохлов сбавил обороты мотора, а потом и совсем заглушил его, близко прижался к берегу, ухватившись руками за поречные кусты.

По гладкой воде душана гуляли лебеди. Птенцы словно бы и не слышали только что гремевшего на всю округу мотора.

Самец вёл свою подругу, чуть выйдя вперёд. И там, в противоположном от Глохлова крае озера, вдруг легко оторвался от воды, уронив радужное ожерелье капель.

Следом, повторив все движения лебедя, взлетела самка.