До нас
Шрифт:
— Ты первый.
— Сюзанна не была любовью всей моей жизни. Она была любовью в моей жизни. Она и ее нелепая теория «о родственных, но не ЕДИНСТВЕННЫХ душах», ну… в конце концов, эта теория не такая уж и нелепая. Я не хочу, чтобы при вспоминании о нас ты чувствовала, что значила для меня… меньше. — Зак пожимает плечами. — Я… я просто не хотел, чтобы между нами что-то осталось недосказанным.
Он улыбается. Не так грустно, как я помню, было в прошлом,
Я не уверена, что сказать. Знала ли я это в глубине души? Или позволяла себе чувствовать себя немного менее значимой? Будто должна была заслужить место в его сердце?
Зак останавливает машину у входа в мой отель, а я роюсь в сумке, но останавливаюсь.
— Некоторое время назад я разместила фото невесты в Instagram, и ты его не лайкнул и не прокомментировал. Понимаю, это прозвучит глупо, но какое-то время меня это беспокоило, потому что ты комментировал или лайкал все мои посты. Разве ты не видел это фото?
Я поднимаю взгляд от сумки на него.
Зак признается мне в своей искренней любви, а я не могу забыть отсутствие его реакции на глупый пост в социальной сети.
Между нами повисает долгая пауза, прежде чем он несколько раз кивает.
— Именно тогда я понял, что, хотя дал тебе нечто важное, я также кое-что и забрал.
Я повторяю его медленный кивок. Кажется, я понимаю, но не знаю, что сказать, поэтому достаю документы о разводе и протягиваю ему. Несколько секунд он смотрит на них, будто, если прикоснется к ним, все станет реальным. Это чувство мне знакомо. То же самое я испытывала, когда их подписывала.
Каждый день с тех пор, как умерла Сьюзи, мы искали что-то настоящее, хотя оно всегда было настоящим. А теперь уже слишком поздно. Между нами все кончено, и это наша новая реальность.
После того, как Зак забирает бумаги, я отстегиваю ремень безопасности и открываю дверцу.
— Если когда-нибудь будешь в Лондоне…
Он снова с трудом сглатывает.
— Непременно.
Уже собираюсь выйти из машины, но разворачиваюсь к нему и одариваю самой счастливой улыбкой, на которую способна в данный момент.
— Зак, ты по-прежнему самый великолепный мужчина, которого я когда-либо знала. И я не думаю, что ты отдаешь себе должное. Вот… о чем я начала говорить чуть раньше. Подумала, что ты должен знать. Вот почему я удивлена, что тебя до сих пор еще не схватила другая. Я бы никогда не отпустила такого мужчину.
Он не утратил способности удерживать меня в плену взглядом, и после долгой молчаливой паузы улыбается мне, и я знаю, это тоже его самая счастливая улыбка, на которую он способен в данный момент.
— Спасибо, Эмерсин.
Вцепившись в ручку дверцы до онемения пальцев, закрываю глаза.
Я не хотел, чтобы между нами что-то осталось недосказанным.
Я откидываюсь на сиденье,
— Эм?
Глубоко вдохнув, с трудом сглатываю.
— Я знаю. — Я снова сглатываю комок эмоций. — В ночь, когда она умерла, я услышала шум. На цыпочках прокралась к вашей спальне и… увидела. Я знаю, что ты сделал.
Я не могу смотреть на него. Кажется, он не двигается и даже не дышит. И вдруг из его груди вырывается болезненный всхлип, все его тело дрожит. Сморгнув реки слез, я закрываю глаза, тянусь к нему и кладу руку ему на бедро. Он накрывает ее своей ладонью, невыносимо сильно сжимая.
Он больше не несет эту тайну в одиночку. Я слишком люблю его, чтобы уйти, не взяв на себя часть его бремени, как он безоговорочно нес так много моего.
— Я н-никогда не видела такого… — я едва могу говорить сквозь боль в груди, — …самоотверженного и прекрасного проявления любви.
Я вылезаю из машины и захлопываю за собой дверцу.
ГЛАВА 40
Три стука в дверь моего крошечного домика. Это мама. Она всегда стучит трижды.
— Входи. — Я закрываю книгу и встаю с кресла.
— Привет, смотри, кто хотел тебя увидеть.
Я ухмыляюсь, глядя на Нилу, спящую в переноске в руке у мамы.
— Она не может видеть меня, пока спит, и мы оба знаем, что ты не позволишь мне ее подержать.
— Ты очень ошибаешься, мой дорогой мальчик. — Мама достает Нилу и передает ее мне. Нам удается произвести обмен, не разбудив малышку. — Мне нужно в туалет, прежде чем я описаюсь.
Я тихо посмеиваюсь, пока она бежит к ванной комнате.
Откинувшись на спинку кресла, утыкаюсь носом в головку Нилы. Зависимость от детского запаха реальна, за исключением какашек и срыгивания.
— Скажи, что ты все еще хочешь когда-нибудь завести семью, — говорит мама, выходя из ванной и садясь на кресло рядом со мной.
Прижав подбородок к груди, я смотрю на Нилу.
— Хочу… — шепчу я. — Но не уверен, что жизни есть дело до моих желаний. Она имеет надо мной почти абсолютную власть. Поэтому я беру от нее всё, что она мне предложит, и пытаюсь это принять.
— Знаешь… она не умерла.
Мой взгляд поднимается к ней, и я прищуриваюсь.
— Эмерсин. Она не умерла. Ты отпустил ее добровольно.
Я качаю головой.
— Добровольно — не то слово.
— Не то? — Мама наклоняет голову в сторону. — Тогда какое слово подходит?