До наступления темноты
Шрифт:
Я намочил повязку тепловатой водой, надеясь, что она размягчит запекшуюся кровь, и, держа шланг над головой, отсчитал шестьдесят секунд. Потом перекрыл воду, намылился издававшим цветочный запах мылом и втер в волосы пену шампуня. Решив, что вода свое дело сделала, я нагнулся и принялся разматывать повязку.
Пока я скрипел зубами, втирая мыло в порез, снаружи послышался какой-то шум. Я высунул голову из душа, собираясь поблагодарить Кэрри за одежду и полотенце, но передо мной оказалась не она, а Люз. Она была в поношенной голубой ночной рубашке, а таких буйных, вьющихся
– Hola, – сказала она.
На таком уровне я испанский понимал.
– О, hola. Ты Люз?
Она кивнула.
– Мама просила передать вам вот это. – Выговор у нее был американский, с легкой примесью испанских интонаций.
– Огромное спасибо. Меня зовут Ник. Рад знакомству с тобой, Люз.
Она снова кивнула:
– Пока, – и ушла.
Снова включив воду, я потратил вторые выделенные мне шестьдесят секунд на ополаскивание.
Досуха вытершись полотенцем, я влез в одежду Аарона – хлопковые, цвета хаки брюки с большими накладными карманами и выцветшую серую футболку с длинными рукавами. Брюки оказались великоваты в талии.
Я пригладил волосы, потом вытащил из футлярчика нож и, смыв с него кровь Диего, сунул в карман. Повесил сырое полотенце на веревку и с грязной одеждой и кроссовками в руках вернулся в каптерку. Там я прихватил аптечку и спутниковую фотографию, а с ними и бумажник Диего, за которым пришлось слазить под койку. Выйдя наружу, я снова присел на выступ фундамента.
На снимке ясно различалась дорога, ведущая от дома Чарли к воротам, джипы, дымок, вырывавшийся из выхлопной трубы бульдозера, который выкорчевывал здоровенный пень, и люди, разлегшиеся у бассейна. Снимок был хорош, но ничего нового он мне не дал.
Я отыскал в аптечке пузырек с порошком антибиотика, присыпал рану, потом соорудил марлевую повязку и закрепил ее эластичным бинтом.
Носков мне Кэрри не выдала, пришлось надеть свои. На ощупь они были точно картонные, но хоть высохли, и на том спасибо. Я натянул кроссовки, смазал шишки на физиономии антигистаминной мазью и уложил все принадлежности обратно в аптечку. В ней обнаружилось еще и две английских булавки; для верности закрепив ими карман с документами, я отнес аптечку обратно в каптерку. Все свое барахло я запихал под койку, потом отыскал спички, выдолбил каблуком кроссовки ямку в земле и ссыпал в нее содержимое бумажника Диего – кроме тридцати восьми долларов – и поджег. Я смотрел, как сворачивается и чернеет фотография на его удостоверении личности, и думал о том, что мне делать с Майклом.
Придется стрелять. Ничего другого за столь короткий срок при такой скудной информации и оснастке не придумаешь. Но даже если оружие у меня будет не из самых лучших, с расстояния около трехсот метров уложить его я как-нибудь сумею. Без всяких там фокусов с верхушкой уха – в самую середину туловища. А когда он окажется на земле, для верности всадить в него еще несколько пуль. После этого поболтаюсь до воскресенья в джунглях, потом выберусь из них – и в аэропорт. И даже если возможности выстрелить
Забросав горстку пепла землей, я пошел на кухню и по дороге закинул бумажник Диего на одну из складских полок. В жилых помещениях дома тарахтели вентиляторы. Кэрри стояла у плиты, спиной ко мне, Люз сидела за столом, уплетая овсянку. Одета она была, как и мать, в зеленые камуфляжные штаны и майку.
Самым веселым, на какой только был способен, голосом я произнес:
– Привет.
Кэрри обернулась, улыбаясь:
– О, привет.
Она плюхнула в большую белую миску половник овсянки – надо полагать, для меня.
– Присаживайтесь. Кофе?
Я кивнул, соглашаясь.
Кэрри постучала по горлышку стоявшего на столе кувшина:
– Молоко. Порошковое, правда, но к нему можно привыкнуть. – Затем она с двумя чашками кофе в руках присоединилась к нам.
Люз уже приканчивала овсянку. Кэрри бросила взгляд на висевшие над раковиной часы:
– Знаешь что? Тарелку не мой, а лучше включи компьютер и войди в Сеть. Не заставлять же дедушку ждать.
Люз радостно закивала, поднялась, отнесла тарелку к раковине и скрылась в компьютерной. Кэрри крикнула ей вслед:
– Скажи ему, что я через минуту подойду.
Из компьютерной донесся ответ:
– Хорошо.
Кэрри указала на прилепленные к холодильнику фотографии, вернее, на ту из них, где мужчина в рубашке-поло и с черными с проседью волосами стоял на веранде, держа за руку Люз:
– Мой отец, Джордж, занимается с ней математикой.
– А те, с детьми на руках, они кто?
Кэрри вгляделась в выцветший снимок.
– Так это тоже отец, как раз меня на руках и держит – мы с ним крайние справа. Любимая моя фотография.
– А остальные?
Из двери компьютерной высунулась голова Люз, выражение лица и голос у нее были встревоженные:
– Мам, изображение шлюза исчезло.
– Все в порядке, дорогая, я знаю.
– Но, мам, ты же говорила, что оно должно быть всегда…
Голос Кэрри прозвучал резче:
– Я помню, просто я передумала, понятно?
– А, ну ладно. – Люз исчезла.
– Она многие предметы проходит заочно. Это дает ей постоянную связь с дедом. Они очень дружны.
– Замечательно, – сказал я, решив не обращать внимания на то, что она не ответила на мой вопрос. У меня на уме были вещи поважнее. – Та винтовка в спальне, она как, в рабочем состоянии?
– А вы мало что проглядели, несмотря на лихорадку. Конечно… Зачем она вам?
– Для самообороны. Можно, конечно, позвонить вашему координатору, попросить доставить другое оружие, но у меня мало времени.
Кэрри поднялась и скрылась за дверью спальни. Я услышал щелканье затвора, звон патронов. Я-то думал, что винтовка заряжена и висит на стене в полной боевой готовности, иначе какой смысл держать ее в спальне?
Кэрри вернулась, неся в одной руке винтовку, а в другой жестяную банку. Крышки у банки не было, так что я сразу увидел картонные упаковки с патронами. Но главным образом мое внимание приковала к себе сама винтовка, на вид очень старая.