До особого распоряжения
Шрифт:
которые совершались в течение многих лет.
– Вам надо было держаться за японцев...
– горячо говорил Живой Бог.
– Япония могла возглавить
движение на Востоке. У них был опыт. Они еще в прошлом веке перестроили свою разведку по
немецкому образцу. Великий разведчик Вильгельм Штибер по просьбе японцев сумел организовать одну
из лучших в мире тайных служб.
– Мы пытались с ними связаться...
– воспользовавшись короткой паузой, сообщил Махмуд-бек.
–
– Здесь, в соседних странах,
японцы создали общество «Черный океан». У него была одна цель - подрывная работа в Средней и
Центральной Азии. В Шанхае «Колледж Тунь Веня» имел четыре тысячи студентов. Они пригласили
Курбан-Али, знатока тюркских языков. Вот как тянулись японцы к мусульманам! В самой стране, в
Японии, стал процветать ислам. Тридцать тысяч человек приняли эту веру...
Встречал Махмуд-бек этих людей. Приходилось с ними работать. Ага-хан, наверное, располагал и
такими сведениями.
Он был недоволен, что руководители мусульманских организаций шарахаются от одних хозяев к
другим. Да и среди этих руководителей идут вечные дрязги из-за власти.
– В Берлине ваши дела очень плохие.
– Ага-хан прищурился, провел ладонью по красным, пухлым
щекам. Зачем-то потер их.
– Плохо в Берлине...
– Он посмотрел на закрытую дверь, протянул руку к
низенькому столику и безошибочно выбрал одну из бумаг.
Махмуд-бек понял, что Ага-хан подготовился к встрече с ним.
– Это знакомо вам?
На бумаге был адрес: Берлин, Ноенбергштрассе, 14, телефон 176619. Туркестанский национальный
комитет.
– Знакомо...
– ответил Махмуд-бек.
– Вы связаны с ними?
– Плохо. После смерти Мустафы Чокаева, по существу, связь оборвалась...
– Надо связаться. Надеюсь, этот комитет уйдет от немцев?
Махмуд-бек пожал плечами.
– Русские уже около Берлина...
– как-то спокойно, рассудительно произнес Ага-хан.
173
– А Япония?
– Махмуд-бек постарался этот короткий вопрос задать как можно спокойнее.
– Япония пока теряет свое значение. Но у мусульман есть искренние, старые друзья.
– Именно - старые...
На маленьком восточном столике лежат английские газеты. Слуги Живого Бога хорошо относятся к
бумажным английским деньгам. Это здесь, высоко в горах, где на базарной площади в самый шумный
день редко звучат монеты, идет только обмен товаров на продукты...
– Мы возлагаем большие надежды на старых друзей, - смиренно сказал Махмуд-бек.
– Если вы докажете на деле свою верность им, то... - Он покачал головой, давая понять:
мусульманские организации получат хорошую помощь в борьбе
– Одна война кончится,
другая начнется. Таков этот беспокойный мир.
– Ага-хан поднял глаза к потолку.
В этом громоздком дворце трудились хорошие мастера. Такую тонкую резьбу по дереву Махмуд-бек
видел очень давно, еще в Самарканде. Живой Бог, наверное, шептал свою молитву.
– Все в руках пророка...
– И уже деловито окончил: - Надо служить великой Британии...
Ага-хан устал. Вначале он настроился на длинную деловую беседу. Но выдохся. Устал.
Ему приятно, что руководители туркестанской эмиграции постепенно собирают силы под его крылом.
А главное, это нужно великой Британии. Ага-хан вытащил из-под стопки газет свою фотографию и
протянул ее Махмуд-беку. Он лениво пошевелил губами, благословляя Махмуд-бека на большие дела.
Прижимая фотографию к груди, Махмуд-бек поклонился.
В этом краю, диком и огромном, населенном неграмотными людьми, религиозными фанатиками,
самыми разными бандами, фотография Ага-хана была документом огромной силы, охранной грамотой,
пропуском на всех дорогах.
Махмуд-бек, как научил его проводник, вышел с фотографией в руках. Десятки людей, живущих
неделями в ожидании Живого Бога (хотя бы увидеть издали!), вставали на колени, кланялись
счастливому человеку.
Махмуд-бек с проводником прошли несколько шагов, не спеша, не обращая внимания на людей.
Наконец проводник прошептал:
– Теперь прячьте...
Теперь можно было прятать фотографию. Молва еще об одном счастливом человеке уже вылетела за
пределы поселка.
На краю базарной площади ютилась низкая закопченная харчевня. Люди, имеющие деньги, не могли
обойти это на вид неказистое здание. От одного запаха кружилась голова...
В харчевне орудовал ловкий, юркий японец. Он носился с грязной, промасленной тряпкой, одним
ловким движением руки вытирал длинный шаткий стол. Потом, отбросив тряпку, вырастал у плиты с
черным большим котлом.
В котле бурлил красноватый острый бульон. На плите поджаривались длинные тонкие ленточки
лапши, похожие больше на дунганский лагман.
Японец ухитрялся вовремя переворачивать (чтоб не сгорело!) это ювелирное изделие из теста,
схватывать на лету одной рукой глиняную миску, а другой - деревянный черпак. Он наливал бульон с
подчеркнутой небрежностью. Затем в касу ловко опускались вкусные, уже рыжеватые пряди лапши.
Никто толком не знал, как называется это аппетитное блюдо и когда оно появилось в закопченной
харчевне.
– Вкусно-о!
– протяжно-ласково произносил японец.