До особого распоряжения
Шрифт:
глаз с проема дверей. Они будут или сидеть, или толкаться в толпе до тех пор, пока есть в кармане хоть
одна монета. Потом пустятся в долгий обратный путь. В своем поселке, окруженный родственниками,
близкими, соседями, человек перескажет истории о делах Живого Бога, которые он слышал у дворца.
Добавит кое-что от себя, и родится еще одна легенда о могуществе Ага-хана.
Проводник вернулся в караван-сарай, покосился на Адхама и замер.
– Рассказывай...
–
– Как вы приказали, хозяин, - начал проводник, - я разговаривал с японцем.
– Кто он?
– Он давно здесь... Очень давно. Его знал еще мой отец. Японец там, в темноте, кажется молодым. Но
живет давно. Молится Живому Богу. И, наверное, все о нем знает.
– Для чего?
– Он о всех знает, - добавил проводник.
– Для чего?
– опять спросил Махмуд-бек.
– Ему все надо знать, - туманно ответил проводник.
– Такой он человек.
175
– Обо мне спрашивал?
– Я сам сразу сказал. Как вы учили. Но он все равно спрашивал. А я молчал. Только говорил, что вы
сказали.
– Кто-нибудь бывает здесь из туркестанцев?
– Бывают. На базаре... Приходит узбек из Гульташа.
– Кто такой?
– Его зовут Акбар. Я его тоже знаю.
– Откуда?
– Зна-аю...
– уклончиво ответил проводник.
– Бывают и другие. От Джанибека.
Юноша опустил голову, стал рассматривать свои стоптанные, порыжевшие сапоги. Врать он не умел.
Наверное; совсем недавно ему довелось ходить к границе. И неведомый Акбар вместе с тихим,
услужливым японцем были причастны к какому-нибудь делу.
– Японец знает Акбара?
– Он всех знает, хозяин...
– не поднимая головы, повторил проводник.
Пока не надо продолжать этот разговор. Его следует отложить до более удобного времени.
– Что японец сказал о людях Пулатходжаева?
– Никто не приходил еще, хозяин. А другой дороги нет.
– А вдруг нашли...
– улыбнулся Махмуд-бек.
– Нельзя...
– серьезно заверил проводник, - Сразу за поселком начинается овринг - навесная дорога
над пропастью. Только здесь можно пройти в Гульташ.
Махмуд-бек промолчал.
– Только здесь, - повторил проводник.
– Другие дороги длинные. Много нужно времени.
– Японец не обманывает?
– Не-ет. .
– не очень уверенно протянул проводник.
– Я дал, как вы приказали, ему деньги.
Он, казалось, успокаивал этим сообщением Махмуд-бека. Но сам, видно, не мог отделаться от
сомнений. Слишком уж старательно рассматривал свои сапоги.
– Я сейчас приду. Вы отдыхайте. Рано утром пойдем через овринг. .
– сказал проводник и стремительно
вышел
Адхам нарочито медленно укладывался. Ему хотелось поговорить с Махмуд-беком.
В караван-сарае комнаты с земляным полом, пропитанные вечной сыростью. Сухие травы,
служившие подстилкой, уже слежались. Адхам ворошил их, пытаясь устроить более удобную постель.
Трава ломалась, несмотря на то что была влажной.
– Что такое овринг?
– спросил Адхам.
В неуютной, сырой комнате, совершенно пустой, неприятно молчать. Махмуд-бек замер у маленького
окошка, рассматривая пыльный двор. Зачем-то потрогал сухой фитиль коптилки, которая стоит на
подоконнике. Ее давно не зажигали. Здесь останавливались бедные люди, не имеющие возможности
тратиться на несколько капель масла или керосина.
– Овринг?
– рассеянно переспросил Махмуд-бек.
– Это, говорят, страшная штука. Я еще не ходил по
такой дороге.
– Срываются люди?
– задал вопрос Адхам.
– Не слышал. Пожалуй, больше на нервы действует.
Повернувшись, Махмуд-бек посмотрел на истрепанные стебли травы и посоветовал:
– Сходи, Адхам, к хозяину. Пусть даст сухой травы. Да и масло в коптилку нальет. Жутковато в этой
комнате.
– Хорошо, господин.
Побыть бы одному. Не дает покоя мысль о японце, о каком-то Акбаре, о не понятном ему молчании
проводника.
Тянется между ними ниточка. Едва заметная, едва ощутимая. Когда и кого они здесь проводили?
Побыть бы одному...
Но раздались шаги. Оживленный, в ожидании хорошей выручки, шел хозяин с пахучим снопом сухой
травы. Другой сноп тащил Адхам. Этот запах сразу же перебил стойкую сырость, напомнил об осенних
лугах.
Схватив запылившуюся коптилку, хозяин стремительно выбежал. Махмуд-бек так и не разглядел его
лица.
Вернувшись, тяжело дыша, хозяин торжественно объявил:
– Будет гореть...
– Но сам не зажег коптилку. Сэкономил спичку.
Махмуд-бек опять повернулся к окну. Адхаму не понравилась этакая пренебрежительная поза.
Пропало желание продолжать начатый разговор.
Адхам шелестел сухой травой, взбивал ее, как курпачу - теплое, стеганое одеяло, раскладывал халат.
Но сейчас было не до него. Японец и Акбар. И, конечно, проводник...
– Почему, господин, вы так боитесь Пулатходжаева и его людей? Кто он такой?
– спросил вдруг Адхам.
Махмуд-бек остановился над Адхамом и спокойно произнес:
– Я не боюсь Пулатходжаева, хотя он очень опасен. И в этих горах он сможет расправиться со мной.