До особого распоряжения
Шрифт:
богатого человека, своего земляка, и гостил Ислам.
Соскочив с коня, выхватив маузер, Ислам направился в дом. Теперь он, именно он, возглавит шайку,
станет курбаши. Ислам был спокоен...
Когда шайка покинула кишлак, Джумабай обошел все дворы. Крестьяне должны были расплатиться с
ним за свои спасенные жизни, за оставшиеся целыми крыши над головой. Джумабай спас кишлак. Ему,
благодетелю, нужно платить...
Джумабай никогда не ругался, льстиво заглядывал
горе и бедах - словом, умел посочувствовать. Но из добрых слов Джумабай плел тонкие сети. Не каждый
мог заметить, что попадает в цепкие лапы, из которых не вырваться всю жизнь.
Тревожное время тоже приносило ему свои прибыли. Люди оставались без хлеба, дети без
родителей. А у Джумабая работали двое сирот. Никому из них он не сказал грубого слова. Он даже
гладил их по головкам, закатывал глаза и шептал молитвы. Учил жить.
Ребят порой удивляли его просьбы. Ну зачем богатому человеку три-четыре снопика пшеницы,
украденных с полей бедняков? Джумабай понимал их недоумение и пытался объяснить:
– Все равно тот лодырь растеряет зерно. А мы бережно сохраним. - Он пересчитывал колоски,
взвешивал их на ладони, цокал языком: - Вот аллах послал им хороший хлеб. А ведь растеряют,
разбросают, негодники.
Он ругал своих земляков с мягкой улыбкой, беззлобно, словно они стояли перед ним, как
провинившиеся дети. Рустам и Камил слушали сетования хозяина, смотрели на смешную трясущуюся
бородку.
Своих детей у Джумабая не было. В кишлаке поговаривали, будто большое богатство достанется
Рустаму и Камилу. Один из мальчиков был сыном большевика. Об этом узнал и гость Джумабая. Он
попросил показать «волчонка».
Зачем вы с ним, уважаемый, возитесь? Не лучше, ли отправить его вслед за отцом?
– Отца он уже не помнит, - рассудительно отвечал Джумабай.
– Ест из моих рук четыре года. За это
время любая собака привыкнет.
– Зачем же он вам, уважаемый Джумабай?
– Он будет моим человеком.
На этот раз в голосе Джумабая не слышны были обычные игривые нотки; он не заглядывал в глаза
собеседнику, не улыбался.
– Вы носитесь, Ислам, как ветер. Иногда его ждешь днем и ночью. Ох, как бывает нужен. Подогнал
хотя бы одно облачка... Сохнет пшеница, жарится на солнце, пропадает.
– Надеетесь, что этот щенок поможет вам, когда мы будем гореть?
– Ислам зло усмехнулся.
4
– Не следует горячиться, дорогой гость.
– Джумабай заговорил неожиданно строго.
– Да, ты можешь
сгореть, Ислам. Большой огонь сейчас на нашей земле. А сиротки, вскормленные
тебя.
Гость хотел было прикрикнуть на хозяина, но вспомнил, что от Джумабая еще многое зависит. Да и
друзей у старика достаточно.
– О родине нужно думать, - наставительно произнес Джумабай, - о ее будущем. Большевики крепко
сидят в Джизаке, Самарканде, Ташкенте. Это мы - около гор. Здесь власть часто меняется... А волчонка
покажу... Обоих мальчишек покажу. Попробуй отличить, Ислам, который из них сын большевика.
Мальчики стояли перед гостем тихие, прятали глаза, косились на Джумабая: что нужно? Хозяин
подливал гостю чай, потом стал перебирать сахар, наконец нашел два кусочка и подозвал ребят:
– Сегодня у нас праздник. Хороший человек в гостях. Вот возьмите, дети. Не забудьте этот день.
Ребята поблагодарили и вышли.
– Ну?
– торжествуя, спросил Джумабай.
– Кто из них сын большевика?
Ислам промолчал.
Луна поднималась над вершиной. Полосы снега из синеватых стали темно-бурыми. Страшной
казалась луна.
– Ну что? Пойдем?
– Пойдем.
Ребята, вздохнув, стали спускаться вниз. Они ежились от ночной прохлады.
– Может, к озеру пойдем?
– Можно к озеру.
Им все равно. Только бы к утру вернуться с добычей. Пусть это будут снопики пшеницы, несколько
кривых огурцов, пара недоспелых дынь. Что-нибудь да должны принести они во двор Джумабая.
– Даже птичка тащит в свое гнездо соломинку, - поучает Джумабай.
– А вы люди. Уже взрослые.
Он никогда не бьет, не ругает. Он только укоризненно вздохнет:
– Опять с пустыми руками. А что будем есть? Вот беда какая. Сами голодные останетесь, и я с вами...
Ребята - худые, в латаной, но всегда чистой одежонке - постоянно чем-то были заняты. Джумабай
находил работу.
– На то руки даны аллахом, мои милые...
– приговаривал он.
Чаще всего Джумабай был доволен ребятами. Он даже поглаживал их по головам: пальцы скользили
по густой щетине волос.
– Молодцы, молодцы. Для вас живу, для вас стараюсь.
Ребята настораживались. Если Джумабай становился ласковым, значит, жди беды.
Глаза у Джумабая мутные, слезящиеся. Рукавом халата он часто проводил по лицу, жмурился. За
долгие годы на рукавах выступили жирные пятна. Но старик халата не меняет. Даже в приезд больших
гостей.
Умеет он от них избавиться и вместе с тем не обидеть.
– Тихий у меня дом, приготовить, накормить гостей некому...
– жалуется Джумабай.
– Дом без женщины