До особого распоряжения
Шрифт:
он побывал в Ферганской долине, в Ташкенте, на строительстве электростанции в Таджикистане.
Асакура был доволен полученными сведениями и выдал Махмуд-беку щедрое вознаграждение.
Муфтий Садретдин-хан ликовал: началась настоящая работа. Сведения, подготовленные советской
разведкой, Асакура передал в Токио.
62
В становище, где недавно хозяйничал Фузаил Максум, стало намного тише. Обитатели становища
вызвали подозрение местных властей. Порой появлялись
мимо и, между прочим, интересовались жизнью эмигрантов.
Вооруженные люди перестали открыто показываться. Салим своими недомолвками о Фузаиле
Максуме, пожатием плеч вместо ответов нагнал тревогу. Испуганные сотники обратились к муфтию
Садретдин-хану: что делать?
Муфтий обещал подумать.
– Лучше всего нашим людям, господин, - посоветовал Махмуд-бек, - пока вести незаметный образ
жизни. Пусть утихнут события, связанные с Фузаилом.
Муфтий нервно теребил бородку.
– Вы правы, сын мой. Людей надо сохранить.
– И еще...
– нерешительно начал Махмуд-бек.
– Говорите, говорите, мой сын, - поторопил Садретдин-хан.
– Боюсь, пока сотники вместе, может начаться борьба за власть, за место курбаши.
Муфтий с удивлением посмотрел на своего помощника:
– Вы серьезно подходите к большим вопросам. Я знаю этих людей. Вы правы: они перегрызутся.
И муфтий по своему обыкновению начал крыть низких, корыстных людей, забывших о своем долге
перед народом, родной землей, аллахом.
Зимой, когда мокрый снег моментально тает под ногами, лучше не заходить во двор караван-сарая.
Земля вязкая. Эту грязь днем и ночью месят люди и кони. Зимой постояльцев меньше. Хотя и нет
суровых холодов, но сюда уже реже заглядывают дервиши, да и многие мелкие торговцы выбирают
дороги получше, почище.
В конторе Аскарали, как всегда, посетители. Знакомый стойкий запах кофе, железная печка с
огоньком - в дрянном караван-сарае большая редкость.
Аскарали обратился с обычной просьбой к купцу, который, несмотря на пронизывающий, холодный
ветер пустыни, решился двинуться в Стамбул. Купец дает слово разыскать там бывшего наманганского
ювелира и передать ему письмо Аскарали.
– Добрый вы человек, - говорит купец.
– Они же вам не родственники.
– Нет. Но мне хочется пристроить мальчишку. Отец его болен, стар. Мало ли что случится?
– Добрый вы, - повторяет купец и с удовольствием потягивает кофе. Он тоже долго жил в Стамбуле,
привык к горячему бодрящему напитку.
Махмуд-бек не вмешивается в непонятный разговор, сидит, перелистывает книги. Но когда купец
уходит, спрашивает:
–
– Этим мальчишкой нам придется заняться. Настоящий художник растет. Большой. Нечего ему
бродить по чужим странам. Приберет какой-нибудь хозяин к рукам, сделает из него раба.
– Чем же ему поможешь?
– Нужно вернуть на родину.
Совсем другие задания у Махмуд-бека. Но и он думает о судьбе обманутых людей. Как им раскрыть
глаза? Как им сказать правду о новой жизни, о счастливой родине?
Тяжелые капли застучали в мутное окно. Поползли, лениво огибая шероховатости стекла, густые, как
масло, ручейки.
От этого стало еще тоскливее.
– Нужно решать судьбу муфтия и Мубошира, - строго сказал Аскарали.
– При первом же удобном
случае их следует столкнуть, убрать побыстрее.
Прав Аскарали: и муфтий, и Мубошир, и другие повинны в несчастиях десятков тысяч людей.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
Однажды я решил побывать на концерте артистов японской эстрады. Что я знаю о японцах? Мне
доводилось встречаться только с дипломатами и разведчиками. Они не могут дать представления о
большом народе, его культуре, истории, Это были временные люди.
На сцене пела хрупкая артистка с высокой прической, одетая в цветастое кимоно:
Видишь вишню нарядную там?
Словно туман ползет по горам...
Мы, конечно, вдвоем к ней пойдем.
После концерта я долго, до глубокой ночи, читал стихи древних поэтов Японии. Знаменитый
лаконичный жанр «хокку». В трех строчках дается целая картина. Превосходный мастер жанра, поэт XVI
века Басё умел это делать:
Рядом с цветущим вьюнком
Отдыхает в жару молотильщик...
63
Тяжко глядеть на него.
На другой день я пошел в библиотеку. Девушка тоже была на концерте. Программа ей очень
понравилась.
– Необычная, своеобразная. Если они поют о море, то слышишь шелест волн. Если о цветущей
вишне, то видишь эти лепестки, - горячо заговорила девушка.
Я согласился... На рабочем столе лежало несколько книжек. Взглянув на них, я невольно улыбнулся.
Девушка тоже заинтересовалась японской литературой и, пока в зале было мало посетителей,
перелистывала поэтические сборники.
Я вспомнил о другом. О страшных годах, когда в Японии усилились полицейские репрессии против
нарастающего движения народных масс за свои права, за демократию.
Теоретики спорили о природе фашизма, а он рос, угрожая народам мира. По улицам японских городов