До последнего солдата
Шрифт:
И сразу же впереди показалось еще несколько машин. Из каждой из них кто-нибудь считал своим долгом предупредить их, но водитель больше не отвечал, только яростнее впивался в руль и сосредоточеннее всматривался в колею.
Когда проезжала последняя машина, сержант до предела сбавил скорость и, высунувшись из кабинки, посмотрел ей вслед. В эти минуты капитану вдруг показалось, что он готов пристроиться к этой колонне и уйти в тыл вместе с остальными. Но только присутствие в кабине офицера останавливает его.
— А тебе назад
— Видел же, капитан, что чуть было не повернул. Еще как хочется! И перед командованием, думаю, смог бы оправдаться, что запоздал я со своей поездкой; шоферюги меня поддержали бы. Но только перед командованием. А перед теми солдатиками, что на плацдарме окопались, — нет, никогда не оправдался бы! Потому и не повернул за остальными, как перепуганный, отбившийся от стаи журавль.
По мосту они проскочили под аккомпанемент взрывов. Проскочили, как оказалось, последними. Они уже подъезжали к тому, правому, берегу, когда снаряд угодил в крайний, стоявший у самого островка, понтон.
«Все, — пронзила сознание Беркута жутковатая мысль. — Назад пути нет. Но, похоже, впереди его тоже не было. На широком, пологом склоне речной долины догорали какие-то руины, а в перерывах между взрывами до капитана долетали крики: «Танки обходят!», «Танки справа, у берега!», «Немцы, немцы прорвались!», с которыми к переправе стекались первые группы откатывающейся пехоты.
— Прекратить панику! — попытался остановить этот поток Беркут, стоя на подножке. — Где командиры?! Приказа отступать не было! Окапываться на берегу!
Кто резко, по-окопному, отвечал ему, кто молча пробегал мимо, и лишь некоторые из бойцов останавливались, удивленно взирая на этого странного офицера, который не желает понимать, что здесь на самом деле происходит. Тем временем машина медленно проползала мимо, и пехотинцы снова бросались вдогонку своим.
Наконец водитель вывел машину по искореженной брусчатке на склон речной долины, свернул с дороги и дальше осторожно повел ее вдоль реки, по присыпанной снежком волнистой целине.
— Далеко еще до твоих окопников? — спросил его Беркут, поняв, что с подножки машины пехоту ему не остановить. Тем более что бойцы уже стекались к переправе со всех сторон, и было ясно, что дело тут не в панике — все значительно серьезнее.
Капитан уже уяснил для себя, что немцы прорвали оборону, и теперь пытаются сбить войска с обширного плацдарма на этом берегу, понимая, что утром русские обязательно подбросят на него подкрепление и начнут контратаковать.
— Дак, километра три отсюда, — все еще довольно спокойно объяснил водитель. — Дорога влево увиливает. Но там вот-вот будут немцы. А мы — потихоньку, по бережку. Я вчера присмотрел. Подводами хуторяне всегда пробивались вдоль речки. Там покаменистей.
— Мужественный вы человек, сержант. А по армейским понятиям почти святой. Другой бы давно повернул назад. Кто там стал бы
— И вы бы меня не выдали?
— Не стал бы вмешиваться в эту ситуацию. К тому же существовала опасность, что машина со всем вашим грузом могла оказаться у немцев, а это недопустимо.
Водитель помолчал, покряхтел.
— По всему видно, человек ты фронтовой и понимающий. Но тут такое дело, товарищ капитан… Меня там окопники наши ждут. Свои хлопцы. Причем очень ждут.
«Свои хлопцы-окопники ждут», — мысленно согласился Беркут. — Если бы об этом помнили все, от обозного до генерала, война проходила бы по-иному. Так что и впрямь: святой ты человек, сержант».
— Где переправа, казаки? — возник прямо перед радиатором рослый, плечистый детина в изорванной плащ-палатке.
Следом за ним по склону сбегало еще четверо таких же рослых, словно подобранных для дворцовой гвардии, бойцов.
— Туда дальше, — ответил шофер.
— Так какого ж ты?! Назад, к переправе! На машину, казаки!
— Не прыться, служба. Тут со мной капитан. А хлопцы ждут патронов.
— Жаль, что капитан, а не господь бог! — огрызнулся какой-то приземистый паренек. — Но у нас тут свой офицер. Вон, у леска, немцы! Танкетками переутюжат!
Офицером оказался тот рослый, в изорванной плащ-палатке, «казак», который прибился к машине первым. Оббежав передок машины, он рванул на себя дверцу, за которой сидел Беркут, но, натолкнувшись на холодное спокойствие сидящего там человека, осекся. Андрей — еще выше его ростом, широкоплечий, уверенный в себе, вышел из кабины, вежливо отвернул рукой часть изорванной плащ-палатки, чтобы взглянуть на погон, и небрежно отбив кистью ствол нацеленного на него автомата, совершенно невозмутимо приказал:
— В кузов, лейтенант. Вместе со своими казаками. Вздумаешь паниковать — пристрелю здесь же, на обочине, — добавил уже почти шепотом, и нежно, по-отцовски поправил ворот его шинели. — Понял меня?…
— Понял, товарищ капитан, — встревоженно подтянулся лейтенант.
— Божественно. Зовут тебя как? — еще спокойнее поинтересовался Беркут, стараясь выбить из лейтенанта остатки его панического настроения.
— Лейтенант Глодов.
— Божественно, лейтенант. Перед вами — капитан Беркут. Командуйте своими бойцами, командуйте, лейтенант Глодов.
— Вот так, не спеша, и воюем, — мрачно заметил водитель, когда группа по главе с лейтенантом погрузилась в машину и он, увидев мчавшуюся со стороны леса то ли танкетку, то ли самоходку, причем непонятно чью, на всякий случай свернул со склона на дорогу у речки, которую припас именно для этого рассвета. — Сначала они нас гоняли, потом мы их, теперь снова они нас. Так всю войну и бегаем туда-сюда, землю топчем, руль-баранка им в руки.
4