До последнего удара сердца
Шрифт:
Разговор с подругой загадочным образом помог Жене собраться с мыслями и чувствами, обрести гармонию и хорошее настроение. Так что, когда Александр Логунов шагнул от машины ей навстречу, протягивая руки, чтобы заключить в приветственные объятия, она была ко всему готова, а на ее лице играла загадочная, манящая улыбка, которая обещала все и ничего.
Всю дорогу от ресторана до ее дома они молчали. Женя кожей чувствовала, как потрескивает воздух в салоне машины. Ей казалось, что открытое шелковое платье прилипло к ее телу, как вторая кожа, но ее это больше не смущало. Логунов смотрел вперед, на дорогу, лишь
Девушка прикрыла глаза. Сегодня они ужинали в маленьком ресторанчике с уютными светильниками на столе, тихой живой музыкой, которую наигрывал на рояле респектабельный, похожий на композитора Чайковского старичок с седой бородкой и в черном парадном смокинге. А потом они были в клубе и много танцевали, особенно танго, Логунов специально привел ее на эту вечеринку. Он великолепно двигался, увлекая Женю в чувственный мир, полный скрытой, едва сдерживаемой страсти, которую удачно подогревали экзотические коктейли. А потом, прямо среди танца, когда Женина голова кружилась, а кровь раскаленными, как лава, потоками растекалась по венам, он вдруг поцеловал ее. Долгим, откровенным до неприличия поцелуем, а потом решительно вывел из зала, даже не дав накинуть пашмину, усадил в машину и умчал в темную, освещенную расплывающимися, словно во время дождя, фонарями ночь.
Они остановились возле темной арки Жениного дома, и девушка, не дожидаясь Логунова, вышла из машины, желая хоть немного остудить пылающую кожу, надышаться свежим отрезвляющим воздухом. Зябко сведя плечи, она закуталась в тонкую, мягкую ткань пашмины, стараясь унять легкую нервную дрожь, и едва не вскрикнула от испуга, когда, слегка обернувшись, наткнулась на темный высокий силуэт, появившийся перед ней, словно из ниоткуда.
– Добрый вечер, Женя, это вам, – проговорила тень, и Женя, сфокусировав рассеянный взгляд, с удивлением увидела Платона.
– Платон?! – спросила она, с недоумением глядя на буднично прозаическую фигуру господина Бобылева.
– Да, – ровным, монотонным голосом подтвердил он и протянул ей большой букет алых роз на длинных толстых стебельках. Такой же прозаически неизобретательный, как и сам Платон, хотя и очень дорогой.
– Спасибо, – кивнула девушка, принимая букет и стараясь не уколоться о толстые острые шипы. Дурман страсти рассеивался, дрожь предвкушения и неизбежности, сотрясавшая Женю, прошла, уступив место рассудочной, спокойной обыденности. Взгляд ее стал ясным, а голос спокойным. – Как вы здесь оказались? – спросила она, проявляя уместный интерес, но ответ услышать не успела.
Логунов, обойдя машину, неторопливым, уверенным, пружинистым шагом встал рядом с ней, по-хозяйски обняв ее за плечи, прижал к себе и, насмешливо взглянув на Платона, спросил легким, слегка язвительным тоном:
– Что это за рыцарь печального образа караулит тебя у ворот? Да еще и с цветами! Как трогательно! – пренебрежительно взглянув сперва на ярко-алый букет, а потом на наливающегося пурпуром Платона, произнес Логунов. – Ну, что ж, очень мило, а теперь думаю, что вам пора. Или вам еще что-то от нас угодно, любезнейший? – Прозвучало это несколько оскорбительно, так, словно вальяжный, богатый барин обращался к мелкому
Женя подумала, что рыхлый, интеллигентный, нерешительный Платон сейчас оскорбится, гордо развернется на сто восемьдесят градусов и отбудет восвояси на веки вечные. Ей даже стало неудобно за Логунова и отчего-то жаль милого, несуразного Платона, попавшего в такую дурацкую ситуацию. А потому, пока Платон пытался осмыслить нанесенное ему оскорбление, она сбросила со своего плеча руку Логунова и подчеркнуто ласковым, добрым голосом произнесла:
– Извините его, Платон. Цветы действительно милые. Спасибо большое, мне очень приятно. – Но подобное человеческое участие не нашло одобрения у Логунова.
Снова выступив вперед, он по-хозяйски забрал у Жени букет и, улыбнувшись ей нежной, полной теплоты улыбкой, проговорил, словно журя за шалости:
– Дорогая, я думаю, будет неудобно принять этот букет от малознакомого человека. Но не расстраивайся, завтра же я завалю тебя цветами. Что ты пожелаешь? Розы, лилии, орхидеи, а может, фиалки? – ворковал он, снова сгребая девушку в охапку и небрежно протягивая цветы Платону, даже не глядя на него.
– Александр! – воскликнула Женя, возмущенная столь очевидной попыткой манипулировать ею. – Я сама в состоянии решить, от кого мне принимать цветы, а от кого нет.
– Но, дорогая… – попробовал улестить ее Логунов, как вдруг совершенно неожиданно очнулся Платон, и не просто очнулся, а словно вынырнул из летаргического сна.
– Послушайте, вы! – бросил он Логунову громким, резким, не свойственным ему до сих пор рокочущим басом. – Извольте оставить даму в покое, она сама в состоянии решить, что ей делать, и не нуждается в вашей назойливой опеке!
Жене захотелось потрясти головой. Мало того, что Платон вдруг проявил неожиданную твердость и решительность, так еще страннее было то, что оба ее кавалера, не сговариваясь, вдруг принялись изъясняться каким-то старомодным, возвышенным штилем. Того и гляди, кинут друг другу в лицо по перчатке и предложат прислать секундантов!
Но по перчатке они не кинули. А взглянув пристально, с откровенной, неприкрытой ненавистью друг другу в глаза, кинулись друг на друга.
– Стойте! – запоздало очнулась Женя. – Прекратите сейчас же! Вы что, с ума сошли?
Она молотила кулаками по спинам сцепившихся мужчин. Платон высокий, неповоротливый с виду, обхватил противника и сжал, как медведь, в мощных объятиях. Логунов, более гибкий и ловкий, норовил вывернуться и безостановочно наносил Платону короткие и, кажется, не особо ощутимые удары под дых.
Женя прыгала вокруг них, не зная, что делать. Противники пыхтели, кряхтели, но расцепляться не собирались.
Наконец девушке в голову пришла светлая, шальная мысль. Она засунула букет под мышку, взяла в рот два пальца и громко, озорно свистнула, а потом завопила пронзительно, по-мальчишески:
– Шухер! Полиция!
Оба дерущихся отскочили друг от друга в то же мгновение, дико озираясь по сторонам.
– Мерси! – поджав губы, поблагодарила Женя, а потом, закинув на плечо пашмину, как королева мантию, с по-прежнему зажатым под мышкой букетом, не глядя на драчунов, распахнула кованую калитку ворот и скрылась в темноте двора, не удостоив более оставшихся стоять на тротуаре мужчин ни единым взглядом.