До рая подать рукой
Шрифт:
К одиннадцати годам Лаура хотела стать врачом, словно уже чувствовала, что не сможет оторваться от своих корней, лишь не принося никому вреда. Она испытывала потребность что-то давать людям, возможно, посредством медицины, с тем чтобы очистить свою душу от грехов семьи.
В двенадцать лет в своих грезах она видела себя уже не врачом, а ветеринаром. Пациентами ей хотелось иметь животных. «Людей, – говорила она, – не излечить от их самых ужасных болезней, можно только подлатать тело…» Никому не следует знать так много о человеческой сущности в нежном двенадцатилетнем возрасте.
Двенадцать лет грез
Детективы и эксперты отступили, оставив Ноя одного у кровати, хотя и продолжали наблюдать за ним, охраняя вещественные улики.
Лаура лежала на спине, вытянув руки по бокам. Ладонь левой руки касалась простыни. Правая рука, ладонью кверху, на три четверти сжалась в кулак, словно в последний момент Лаура пыталась ухватиться за жизнь.
Он видел обе половинки лица, фарфорово-гладкую и изувеченную, творения Бога и Крэнка.
Теперь, видя сестру в последний раз, Ной находил обе половинки прекрасными. Они обе, пусть и по-разному, трогали сердце.
Мы приносим красоту в этот мир, как приносим невинность, а уродство уносим с собой, когда уходим из этого мира. Уродство – все то, во что мы превратили себя, не став, какими было суждено. Лаура прошла по этой жизни, не изуродовав себя. Только душа покидает этот мир, а ее душа осталась без пятен и шрамов, такой же чистой, как в момент появления на свет.
Ной прожил более долгую и полноценную жизнь, но не такую чистую и светлую. И знал, что, когда придет его срок, он, в отличие от нее, не сможет оставить все свое уродство с плотью и кровью.
Он едва не начал говорить с ней, как долгие годы нередко говорил, час за часом, в надежде, что она услышит его и обретет покой. Но только теперь его сестра окончательно ушла за зону слышимости, да и Ной вдруг осознал, что ему нечего сказать ни ей, ни кому-то еще.
Он надеялся, что далекий гром перестанет звучать в его голове, как только он увидит Лауру и убедится, что она действительно ушла. Вместо этого гром значительно прибавил в громкости, как будто приблизился к нему.
Он отвернулся от кровати и направился к двери. На пороге воздух словно сгустился и остановил его, но только на мгновение.
Он увидел, что дверь напротив, по другую сторону коридора, закрыта. В его последние визиты эта комната, также на одного человека, пустовала, а потому дверь всегда оставалась открытой.
И хотя за несколько часов, прошедших после его встречи с живой Лаурой, сюда могли поместить нового пациента, интуиция заставила Ноя пересечь коридор. Он успел распахнуть дверь и шагнуть в комнату, прежде чем детективы схватили его за плечи.
Медицинская сестра Куайл сидела в кресле, такая миниатюрная, что ее ножки едва доставали до пола. Поблескивающие синие глаза, розовое личико, бодрая и красивая, какой Ной ее и помнил.
В комнате с убийцей находились двое мужчин и женщина. Один человек, как минимум детектив из отдела расследования убийств, один человек как минимум представитель окружного прокурора. Все трое крепкие профессионалы, асы психологической войны с преступниками, поднаторевшие в ведении допросов.
И тем не менее Уэнди Куайл полностью контролировала ситуацию, по большей части потому, что совершенно
Она не отпрянула от Ноя, но, узнав, широко улыбнулась ему. Протянула руку, как могла бы протянуть руку королева, увидев перед собой верного подданного, который пришел, чтобы преклонить перед ней колени и подобострастно поблагодарить за милость, оказанную ранее.
Теперь Ной знал, почему у него забрали пистолет при входе в пансион: на случай, если эта непредусмотренная встреча все-таки произойдет.
Возможно, он застрелил бы ее, будь у него пистолет, но Ной в этом сильно сомневался. Возможность убить, сила воли, безжалостность – все это у него было, да только он не питал к ней столь необходимой для убийства злобы.
Потому что, как ни странно, Уэнди Куайл не удалось разбудить в нем злость. Несмотря на чувство глубокой самоудовлетворенности, которым она просто лучилась, несмотря на то, что ее персиково-кремовые щечки раскраснелись от прилива тепла, вызванного уверенностью в собственном моральном превосходстве, она просто не могла вызвать у кого-либо ярость. Потому что являла собой пустоголовое существо, в которое могли залить любую философию, поскольку выдумать что-нибудь сама она не могла, за отсутствием интеллектуального потенциала. Если бы в свое время ей попался действительно хороший учитель, она, конечно же, стала бы превосходной медсестрой, надежной помощницей врачей, какой нынче только прикидывалась. Она разглагольствовала о тарелках и тарелочках неприятностей, она лечила мороженым и пусть была достойна презрения и даже отвращения, в своей жалкости она просто не могла вызвать ярость.
Ной позволил утянуть себя в коридор, прежде чем медсестра смогла произнести какую-нибудь бессмысленную банальность. Кто-то закрыл дверь.
Двое детективов, достаточно умные, чтобы ничего не комментировать и не давать никаких советов, проводили его по коридору до холла. Ной не работал с ними, не знал их, три года он прослужил в полицейском управлении другого города. Тем не менее они, будучи одного с ним возраста или старше, знали, почему он более не носит форму. Они, несомненно, понимали, почему десять лет тому назад он поступил так, а не иначе, и, возможно, даже симпатизировали ему. Но они и близко не подходили к линии, которую он переступил обеими ногами, и теперь видели в нем обычного гражданина, к которому следовало относиться с должным уважением, но и настороженно, несмотря на то что когда-то он ходил с бляхой копа и выполнял ту же работу, что и они сейчас.
Пациентов пансионата попросили оставаться в своих комнатах за закрытыми дверями, тем, кто пожелал, дали снотворного. Но Ричард Велнод стоял у открытой двери, словно ждал Ноя.
И без того низкий лоб Рикстера, казалось, просто наполз на глаза, словно сила тяжести еще решительней притянула его к земле. Губы шевелились, но толстый язык, всегда мешавший говорить ясно и понятно, на этот раз подвел его полностью и окончательно. Обычно его глаза служили окнами мыслей, но сейчас их залило слезами, он вроде бы хотел задать какой-то вопрос, но боялся.