До свидания, мальчики!
Шрифт:
– Алеша, ты знаешь, почему мы тебя вызвали, – сказал я.
Алеша обеими руками убрал со лба волосы и ушел в дом. Вернулся он через минуту, и в руках у него были пластинки. На терраску выбежала Нюра в коротком платье, из которого она давно выросла, и в волосах у нее торчали жгуты бумаги. Алеша поднял над головой пластинки и с силой бросил их на крыльцо. Нюра взвизгнула и убежала в комнату. Алеша сел на крыльцо, закурил, и руки у него дрожали.
– Липкие, как зараза, – сказал он. – Откуда она их только натаскала. Вот ведь как бывает, профессора. – Алеша говорил так, как будто оправдывался перед нами. И я подумал: «Нюра доставала
ныл Сашка и поглядывал на меня. Я иронически улыбался, и в то же время мимолетная грусть легонько сжимала сердце.
– Почему мы решили, что Вертинский разлагает? – спросил Сашка. – Во всяком случае, на меня он не действует.
– Тебе только кажется, что не действует. На самом деле очень действует, – сказал я. У меня таких дежурных фраз было сколько угодно в запасе. Когда я их произносил, то не придавал словам никакого значения.
Мы вышли на Витькину улицу. Море выглядело удивительно пустынным и плоским. Дядя Петя рыхлил у ограды землю под помидорами. Когда он увидел нас, то пошел между грядок в другой конец огорода.
– Настя! Вынеси пятнадцать рублей, – громко сказал он.
Тетя Настя подвязывала помидорные кусты. Она выпрямилась, увидела нас.
– А-а-а, сейчас, – сказала она и пошла в дом.
Витька таскал ведрами воду из бочки и поливал прополотые грядки. Нас он, конечно, заметил, но не подавал вида. Тетя Настя подошла к калитке и сунула в мой карман деньги.
– Идите на берег, – быстро сказала она. – Витя туда придет.
Мы сидели на теплом еще песке и смотрели, как рыбаки готовились отплыть в море. Они снимали с кольев просохшие сети и на плечах несли их в шаланды. На двух шаландах уже поставили косые паруса, и они, кренясь на правый борт, пошли к горизонту.
– Не надо было брать деньги, – сказал я.
– Почему? Одно другого не касается.
– Пусть бы дядя Петя почувствовал.
– Пока что чувствуем мы.
Подошел Витька и молча сел рядом с нами. Сашка достал пачку «Казбека». Наверно, купил ее по дороге на Пересыпь. Лично мне курить не хотелось: у меня и без того было горько во рту. Витька тоже не хотел. Но Сашка сказал:
– Пижоны. Если хотите научиться курить, курите через силу. Привыкнете потом.
Мы закурили.
– Отец молчит. Мать плачет тайком. Может, мне в самом деле не ехать в училище? – сказал Витька.
– Очень умно. Тогда зачем тебе нужен был синяк?
– Витя, я тебя понимаю: дядя Петя – это не Сашкина мама...
– Здравствуйте... При чем тут моя мама?
– Помолчи, Сашка. Понимаешь, Витя, мне тоже не по себе. Но ты подумай – это же начало собственной биографии. Нам просто повезло. Подумай, Витя.
– А я не думаю? Так думаю, аж голова трещит.
– Не обращай внимания. Голова трещит от папирос. У меня тоже трещит, – сказал Сашка.
По песчаному откосу взбирался, подняв к нам лицо, Мишка Шкура. За четыре года он сильно вырос, но остался таким же придурковатым.
– Дали бы курнуть, – сказал он, запыхавшись.
Сашка открыл коробку.
– Ты смотри, «Казбек»! С какого достатку? – Шкура
Мы молча ждали, когда он уйдет. А он не уходил. Стоял боком к нам, и ноги его по щиколотку ушли в песок.
– Вчера на Майнаках дамочку одну попутали. Ничего дамочка, – сказал он, улыбнулся и старательно сдул с папиросы пепел.
– Прикурил и проваливай. – Я носком туфли бросил в Мишку песок.
Он на ногах съехал вниз, поднимая пыль. У подножия откоса остановился.
– Витек, скажи своим фраерам: по новой бить будем. – Шкура захохотал и пошел к берегу. Потом остановился. – Слыхали, Степик вернулся. Поимейте в виду.
Витька встал. Я поймал его за руку и снова усадил:
– Нечего с дерьмом связываться.
– Интересно, неужели этот недоумок на самом деле в шайке? – спросил Сашка.
– Цену себе набивает, – ответил Витька. – Зря ты меня удержал, надо было бы ему на всякий случай по морде съездить.
– Степик что-то скоро вернулся. Наверно, сбежал, – сказал Сашка.
– Не думаю. Шкура хоть и дурак, но об этом трепать бы не стал.
По городу ходили глухие слухи, что по ночам на курорте какая-то шайка ловит и насилует одиноких женщин. Мишка Шкура, встречая нас, говорил: «Вчера одну блондиночку того...» Женщин Шкура определял по мастям. Изредка, для разнообразия, называл их дамочками. Мы ему не верили. Он давно уже пытался нам внушить, что связан с воровским миром. Другое дело Степик. Он вошел в нашу жизнь совершенно случайно. Этот двадцатипятилетний зеленоглазый грек с фигуркой подростка был окружен какой-то жгучей таинственностью. Мы изредка встречали его на улице, в курзале. Он шикарно одевался. В широких брюках и коротеньком пиджачке «чарльстон», щуплый и маленький, он всюду появлялся в сопровождении двух верзил. И где бы он ни появлялся, находились люди, которые его узнавали и говорили за его спиной: «Степик»...
Как-то раз мы были свидетелями его встречи с начальником городского отделения милиции.
– А, Степан, – сказал начальник, – все еще на свободе? – Он остановил Степика на углу недалеко от погребка Попандопуло.
– Меня зовут не Степан, а Степик. Если бы мы поменялись местами, вы бы на свободе давно не были. – Голос у Степика был по-мальчишески звонкий.
– Куражишься? Ничего, авось скоро попадешься, – сказал начальник милиции и похлопал Степика по плечу.
Степик достал из нагрудного кармана пиджака белоснежный платочек и обмахнул им плечо.
– Не надо фамильярности, гражданин начальник, – сказал Степик и пошел по улице, скучающий и пресыщенный, с двумя верзилами по бокам.
Мы к тому времени прочли «Одесские рассказы» Бабеля и, конечно, понимали: Степик – не Король. И нам было очень обидно за представителя власти, над которым Степик так открыто издевался.
Зимой мы были в кино. Не помню, какую смотрели картину. После сеанса мы гуськом пробирались к выходу. Впереди шел какой-то торговый моряк. Вдруг в толпе произошло движение, нас оттиснули к стене. Мимо меня прошел Степик и на какое-то мгновение прижался к моряку. Тот вскрикнул и схватился за живот. Толпа вынесла его на улицу. Моряк упал на тротуар и лежал, скорчившись, прижимая ладони к животу. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил и не понял. Я тоже не сразу сообразил, что произошло. Женщина в теплом платке сказала удивленно и испуганно: