До свидания там, наверху

Леметр Пьер

Эдуар же скакал от радости. Он никогда не считал деньги, зато бережно хранил бланки заказов, словно трофеи, даже перечитывал их по вечерам, потягивая водку через свою резиновую трубочку. Папка с бланками была его часословом.

Когда восхищение таким скорым обогащением прошло, Альбер осознал наконец масштабы риска. Чем больше денег поступало на счет, тем острее он ощущал, как веревка все туже затягивается вокруг его шеи. Когда сумма в банке достигла трехсот тысяч франков, он не мог больше думать ни о чем, кроме побега. Эдуар возражал, сумма в миллион франков не подлежала обсуждению.

А тут еще Полина. Что делать?

Влюбленный Альбер желал ее безумно, а вынужденное воздержание лишь

удесятеряло его желание. Он не готов был отступиться. Но проблема была в том, что эти отношения начались со лжи, и каждая новая влекла за собой следующую. Разве мог он сказать ей сейчас, не боясь ее потерять: Полина, я устроился работать бухгалтером в банк с единственной целью – украсть деньги из кассы, потому что мы с другом (у него безбожно изуродовано лицо, и он вполне сумасшедший) обвели вокруг пальца пол-Франции совершенно бессовестным образом, и, если все получится, через две недели, четырнадцатого июля, мы собираемся свалить куда-нибудь на край света. Ты поедешь со мной?

Любил ли он ее? Он сходил по ней с ума. Хотя трудно было сказать, что в нем преобладало: сильное желание, которое он к ней испытывал, или панический страх, что его арестуют, осудят и приговорят. Расстрельный взвод не снился ему аж с 1918 года, с тех самых пор, когда у него состоялся разговор с генералом Морье под неусыпным оком капитана Праделя. Теперь же это снилось ему почти каждую ночь. Если во сне он не занимался любовью с Полиной, значит ему снилось, что его готовится расстрелять команда из двенадцати молодцев, все как один с лицом капитана Праделя. Эффект в обоих случаях, и в наслаждении, и в смерти, был один и тот же: он внезапно просыпался, с воплем, весь в поту, измученный. Тогда он принимался на ощупь искать свою лошадиную голову. Только она могла спасти его от всех тревог.

Огромная радость друзей по поводу успеха их предприятия вскоре переросла в странное спокойствие, у каждого по своим причинам. Такое спокойствие ощущаешь, когда достиг важной цели, на достижение которой ушло немало времени и которая, оглядываясь назад, уже не кажется такой значительной, как ты надеялся.

С Полиной или без нее, Альбер не говорил ни о чем другом, кроме отъезда. Теперь, когда деньги текли рекой, у Эдуара не осталось аргументов против. Хоть и неохотно, он уступил.

Они условились, что действие коммерческого предложения «Патриотической Памяти» закончится 14 июля. А 15-го они удерут.

– Зачем ждать следующего дня? – вопрошал обезумевший Альбер.

– Ладно, – писал ему в ответ Эдуар. – 14-го.

Альбер погрузился в каталоги судоходных компаний. Он провел пальцем по линии, идущей из Парижа: ночным поездом до Марселя, там они окажутся ранним утром, а затем отправятся первым же теплоходом до Триполи. Он похвалил себя за то, что сохранил военный билет бедняги Луи Эврара, выкраденный в госпитале через несколько дней после Перемирия. На следующий же день он купил билеты.

Три.

Первый – на имя г-на Эжена Ларивьера, два других – для г-на и г-жи Луи Эврар.

Он не имел ни малейшего представления, как быть с Полиной. Можно ли за две недели уговорить девушку все бросить и сбежать с вами за три тысячи километров? Он все больше в этом сомневался.

Июнь выдался на редкость теплым, будто созданным для влюбленных, и когда Полина не была занята на службе, они проводили бесконечные вечера на скамейке в парке, разговаривая и обнимаясь. Полина предавалась девичьим мечтам, описывала квартиру, которую ей хотелось бы, детей, мужа, портрет которого все больше походил на того Альбера, которого она знала, и все меньше соответствовал реальному Альберу, который, по сути, был лишь мелким мошенником, собиравшимся смыться за границу.

Пока же у него

были деньги, и Альбер взялся за поиски пансиона, где мог бы принять Полину, согласись она туда прийти. Отели исключались – в данных обстоятельствах это казалось ему дурным тоном.

Два дня спустя он нашел чистенький пансион в квартале Сен-Лазар, который держали две сестры-вдовы, весьма покладистые. Две квартиры на втором этаже они сдавали надежным чиновникам, а маленькую комнатку на первом всегда приберегали для не состоявших в законных отношениях пар, которых сестры принимали и днем и ночью, встречая их с заговорщицкими улыбками (в перегородке они просверлили два отверстия на уровне кровати, по одному для каждой).

Полина колебалась; все время заводя один и тот же мотив: «Я не из таких», она в конце концов согласилась. Они сели в такси. Альбер провел девушку в меблированную комнату. Именно о такой она всегда мечтала: тяжелые портьеры на окнах выглядели богато, на стенах обои. А еще небольшой круглый столик на одной ножке и низкое широкое кресло, благодаря чему комната даже не слишком походила на спальню.

– Здесь мило… – сказала она.

– Да, неплохо, – рискнул согласиться Альбер.

Он что, совсем идиот? Во всяком случае, он ни о чем не подозревал. Три минуты на то, чтобы войти, оглядеться, снять пальто, еще минута на ботильоны, потому что они на шнурках, и вот уже абсолютно голая Полина стоит посреди комнаты, улыбаясь и уверенно предлагая себя. Белоснежные груди, от которых слезы навертываются на глаза, восхитительная линия бедер и явно прирученный треугольник паха… Все свидетельствовало о том, что для малышки это не первый опыт и что, несмотря на все уверения, которые он слышал на протяжении недель, мол, она «не из таких», отдав дань приличиям, теперь она стремилась поскорее приступить к делу. Альбер был сражен наповал. Четыре минуты спустя он уже рычал от удовольствия. Удивленная и взволнованная, Полина приподняла голову, но тут же вновь закрыла глаза, убедившись в том, что у Альбера есть порох в пороховницах. Такого с ним не было с того дня накануне мобилизации, с Сесиль, несколько веков назад, ему столько нужно было наверстать, что Полине пришлось наконец взмолиться: милый, уже два часа ночи, может, мы немного поспим? Они легли, тесно прижавшись друг к другу, как две ложки. Полина уже спала, когда Альбер заплакал, тихонько, чтобы ее не разбудить.

Он и так возвращался поздно после свиданий с Полиной. А после той ночи, когда она заснула в его объятиях в меблированной комнате, Эдуар стал видеть его еще реже. Прежде чем встретиться с ней в те вечера, когда она не работала, Альбер заходил в квартиру с портфелем, набитым деньгами. Десятки, сотни тысяч франков помещались в чемодан, спрятанный под кроватью, на которой он больше не спал. Он проверял, достаточно ли у Эдуара еды, и обнимал перед уходом Луизу. Она, как всегда, работала над очередной маской и отвечала ему рассеянно, слегка обиженно, будто укоряя его за то, что он их покидает.

Однажды вечером, 2 июля, в пятницу, Альбер вернулся домой со своим чемоданчиком, в котором лежало семьдесят три тысячи франков, и обнаружил, что квартира пуста.

Опустевшая большая комната, где на стенах висело бесчисленное множество масок всевозможных форм и размеров, напоминала музейный запасник. Карибу, весь в крошечных деревянных чешуйках и с огромными рогами, пристально смотрел на Альбера. Куда бы тот ни поворачивался, к индейцу ли со змеиными губами, из жемчуга и стразов, или к этому странному существу, снедаемому стыдом, с огромным носом, как у лжеца, которого поймали с поличным и которому хотелось простить все грехи, – все эти персонажи снисходительно смотрели на него, застывшего на пороге с портфелем в руке.