До третьего выстрела
Шрифт:
Знаменский и Нина возвращаются между тем в отделение.
— Пал Палыч, завтра снова с визитами?
— А что, Нина-Тоня, мне нравится ходить с вами в гости.
— Мне тоже, — вскидывает глаза Нина. — Но ведь надо спешить. Вчера мы посетили восемь семей, сегодня — девять и столько раз пили чай…
— А толку чуть, да?
— Наоборот, мне кажется, что мы уже видели их. Или его.
— Вполне вероятно.
— Топорков, да? Из него прямо лезут эти словечки, повадки! Вы тоже о нем думаете, да?
— Дайте вашу книжечку. Вот, с первых страничек: Гвоздарев, Мухин, Терентьевы. Терентьевы… Вы бы хотели таких родителей?
— Нет…
— Правильно, они на редкость нудные. Две скрипучие деревянные пилы.
— Ой, Пал Палыч, — улыбается Нина.
— Да чем я виноват, если они такие? А из сына с дочерью жизнь ключом. Вспомните этого Леху-Ледокола. Разве не может он баловаться пистолетом?
— Может… Хоть бы не он!
— А Сэм — Мухин?
— Где дед-старовер и «отец — не мать»? Мне кажется, он больше на словах боек.
— Но стремление не быть как все… Может, и он. Тем более, что дома опять-таки…
— Да, общего языка нет. В этой компании, пожалуй, только Гвоздарев с матерью считается, верно?
— Верно. Сенька, по прозванию Гвоздик. Трудно ему, да еще при тех сплетнях, что ходят.
— Пал Палыч, она не такая! Злословят потому, что красивая.
— Разве я говорю, что «такая», Нина-Тоня! Я говоря, что Сеньке трудно. Комплекс неполноценности. Позарез надо чем-то компенсировать. Мальчишка заводной.
— Гвоздик сильно нервничал при нас, да?.. Ой, Пал Палыч, но ведь не он же! Его слишком жалко. Нет, и остальных жалко.
Бондарь мрачнее тучи.
— Стараюсь, маэстро! В три узла готов!.. — клянется Виктор.
— Старайся, Витек. Старайся, пока я добрый, — зловеще-ласково внушает Бондарь. — Если милиция до пистолета доберется, я тогда в тридцать три завяжу. По крайней мере не продашь, когда заметут.
Виктор опасливо ежится.
— Нет, ну… На чем же заметут… Вроде бы не на чем.
— А ты не зарекайся, такой страховки небось нету. Транзитники мы, ясно? Уже засиделись. Не к добру… Короче, даю тебе три дня сроку. На Таганке у метро есть блинная, знаешь? С завтрева в восемнадцать часов жду там. Только не ори: «Привет, маэстро!» Пятница — крайний срок!
Угрозы маэстро — не пустой звук. Виктор понимает. Надо спешить…
— Топору и топоришкам! — провозглашает он, застав парней за вялым разговором.
Те отвечают вразброд и неуверенно: крутится тут новый тип, а что за тип — неведомо.
— Отойдем на пару слов, — говорит Виктор Топоркову.
Отходят в сторону.
— Считаю, пора для знакомства, — Виктор щелкает себя по шее. — И вообще, для осмысления
Топорков польщен:
— Если ставят — не отказываюсь. — И машет приятелям: — Я пошел!
Они уходят, сворачивают за угол, продолжая разговор.
— А касательно Лехи у меня политика — сестричку клею, куколку.
— Да она еще… Что она понимает?
— Объясню — поймет!
Виктор покровительственно хихикает.
Томин валится на диван в кабинете Знаменского. Подождав немного, Пал Палыч присаживается рядом.
— Саша, ну что?
— А что? Тихо, покойно, мягкий диван… Только не давай мне спать, не добудешься.
— Ты пропадал пять дней — что принес?
— Пока шел, что-то, помнится, было… — Томин лукаво приоткрывает один глаз. — Ах да, ты интересовался неким Бондарем. Нашел я его берлогу. — Там сейчас поджидают.
— Гора с плеч! Да расскажи же.
— Слишком длинная история. Она описана в рапорте. А рапорт лежит в папке. Папка в сейфе, сейф в кабинете у начальника… К чему это я?.. А-а, да: в ближайшие часы доставят Бондаря, подготовь достойную встречу…
Встреча подготовлена. Бондарь сидит между двух мужчин, однотипных с ним по комплекции, возрасту, цвету волос. Рядом на столике лежат три кепки.
— Начинаем опознание, — объявляет Знаменский.
Томин выходит в коридор. Бондарь быстро меняется местами с соседом. Заметя, что двое других без галстука, стаскивает свой. Томин вводит продавщицу.
— Посмотрите внимательно, — говорит ей Знаменский, — есть ли среди опознаваемых мужчина, которого вы прежде видели.
— Сейчас, — толстуха попеременно вглядывается в мужчин. — Сейчас-сейчас…. Вот ведь… Как-то все кажется по-другому.
— Наденьте, пожалуйста, кепки, — обращается Знаменский к опознаваемым. Те надевают, кто как привык.
— Кепка у него была на лоб, и воротник поднят, — в сомнении бормочет женщина.
— Надвиньте кепки пониже, — распоряжается Знаменский. — Поднимите воротники. Так?
— Так… — растерянно подтверждает продавщица. — Теперь все получились похожи, ну что ты будешь делать!
— Прошу опознаваемых встать. Повернитесь в профиль. Пройдите по очереди туда-сюда. Ну? — спрашивает он женщину снова.
Женщина медлит, всматривается в Бондаря. Но он сейчас двигается и голову держит иначе, чем обычно.
— Вот словно бы и похож и не похож. А точно, что один из них?
— Это должны сказать вы.
— Если бы сразу — я бы непременно узнала! Тогда как живой стоял!..
— Будьте добры, каждый произнесите фразу: «Давай деньги! Пристрелю!» — с последней надеждой предлагает Знаменский.
Бондарь выговаривает слова мягко, улыбчиво, а двое других, как на грех, в соответствии со смыслом фразы.