До встречи в «Городке»
Шрифт:
— Это же самое распространенное выражение у моряков и туристов! Заходят, к примеру, двое наших в лавку. Один другого спрашивает: «Ну, че, будем покупать?» А второй в ответ: «Да ну, х…ня!» Вот индусы и думают: что же это за … такая, которую русские все время ищут?!
…Подходят к нам два местных джентльмена. Не ползают, не хромают, руки-ноги на м есте — и на том спасибо. Предлагают купить шампанское. На ловца, как говорится, и зверь бежит. Дают, по-моему, по 15 рупий за бутылку. Пошел торг. Ну, думаю, сейчас моему придется раскошелиться. Дело в том, что родители прислали мне из Одессы две бутылки самого дорогого
— Счас я тебе покажу такое, чего ты здесь никогда не видывал. Голден шампейн! Андестенд? Понимаешь? — И достаю свои бутылки.
Он их как увидел, так замахал руками:
— Ноу, ноу! Голден — ноу! Грин бутылка давай!
— Стояшкин, чего там у тебя? — кричат коллеги.
— Нормально все, — отвечаю и продолжаю разборку с индусом: — Зачем тебе в зеленой бутылке? В прозрачной — дороже, лучше. Это вэри экспенсив шампань, понимаешь? Но я тебе, скупая твоя морда, отдам его по цене зеленой бутылки — грин бутылки, понимаешь? Хрен с тобой!
Бизнес не состоялся. Ребятам, которые идут уже налегке и при деньгах, я сказал, что индус мало денег предложил и что лучше мы этотшампанское выжрем, протерев предварительно бутылочку платочком, смоченным в еще непроданном, или необмененном, или неподаренном одеколоне. Что мы и сделали по пути в гостиницу.
Через неделю я узнал, для чего нужно индусам советское шампанское.
Наши друзья из торгпредства повезли нас на приличную ювелирную фабричку, к своим знакомым. Делают там все по-настоящему, «без дерибаса». Когда я рассказал хозяину про белую бутылку от «золотого шампанского», он долго смеялся, а потом все объяснил. Оказывается, индусы вообще не пьют шампанское. Его они просто выливают в сортир.
Им нужна именно бутылка. И именно зеленая бутылка. И эту зеленую бутылку, которая им нужна, они разбивают. Потому что от зеленой бутылки им нужно только зеленое донышко. Из него гранят «изумруд», вставляют в оправу и втюхивают тем же русским. Так что, как говорится, от нас пришло — к нам и вернется.
Главные события индийских гастролей развернулись в Дели, но прежде чем рассказать о них, — маленькое отступление в жанре «черной лирики», посвященное нашему пребыванию в Калькутте.
…О, Калькутта, я запомню тебя навсегда! Особенно фуршет на пароходике, шедшем по Гангу.
Несет свои мутные воды священная река в Индийский океан. Плывем вверх по течению с фужерами в руках. Халява, сэр! На набережной прямо в воду сходят каменные ступени. Молящиеся в реке совершают омовение и… пьют воду, которую мы кипятим 30 минут. Уже за городом на берегу кое-где виднеются костры. Это отправляют в последний путь усопших. Их здесь не предают земле, а по обычаю сжигают… А на пароходике весело. Звучит очередной тост за советско-индийскую дружбу. Поднимаем фужеры… и тут я вижу нечто такое, после чего еще долго не мог ни пить, ни есть. Плывет по реке труп. На нем сидит огромный то ли гриф, то ли орел, и поклевывает. Дальше — хуже. Еще труп, и еще, и еще… И на каждом — по пернатому… Оказывается, в бедных семьях не хватает денег на бревна для достойного костра. Поэтому они исполняют
О, Калькутта, спасибо тебе за то, что ты подарила нам с Володей Козловым ш естиногого друга! Мы нашли его на дне сковородки с тушенкой в ванной комнате нашего номера. Десятисантиметровый таракан! Мы поселили его в банке и назвали Кузей, в честь руководителя поездки. И питался он не хуже своего тезки (во всяком случае, теми же продуктами). И еще, Калькутта, я благодарен тебе за то, что здесь меня нашла чужая слава. Весь город был оклеен плакатами с физиономией местной кинозвезды, смазливого актера, на которого я былтбезумно похож. Под смех моих друзей я раздавал автографы мальчишкам и грелся в лучах его славы. И если со мной когда-нибудь, что-нибудь случится — пусть знает Олейников, что где-то в Калькутте живет мой двойник.
А теперь прощай, Калькутта! Мы улетаем в Дели. Там, в столице, развернутся главные события.
Человек меняет кожу
«Неужели это тот самый, прославленный, легендарный БДТ? — спросишь ты, читатель, пролистав эти страницы. — Неужели эти актеры только и делали, что хохмили и таскали чемоданы со снедью в одну сторону и с барахлом в другую?» Нет, конечно. Но писать о том, как они замечательно играли и играют, — дело театральных критиков. Я же буду рассказывать о том, о чем обычно рассказывают актеры, сидя после спектакля в хорошей компании. Потому что я сам актёр.
А насчет чемоданов замечу: за свой труд и талант наши актеры всегда получали очень мало. А теперь — еще меньше. Им так же трудно, как и большинству людей в нашей стране. Им тоже приходится выживать. И к том у же они просто обязаны «держать форму»: ведь актеры всегда на виду.
Заботы об этой самой форме не оставляли нас и в Индии. Усвоив от Валентины Павловны Ковель, что тут надо покупать кожу, мы посвящали этому занятию все свободное от спектаклей и экскурсий время.
Скажу сразу: для того, чтобы делать покупки в Индии, не мешало бы запастись прибором ночного видения. Идешь мимо лавки — внутри горит свет, все видно. Как только входишь — свет гаснет.
Хозяин начинает сокрушаться, языком жестов поясняя, что, мол, авария, но сейчас он сам даст свет. Выбегает на улицу и включает дизель, стоящ ий у входа. Загорается пятнадцативаттная лампочка.
Можно торговаться.
— Ай вонт портмоне! — кричит Олег Басилашвили. Кричит, потому что дизель работает, ничего не слышно.
Хозяин в темноте что-то протягивает артисту. Артист нащупывает это нечто и снова кричит:
— Это ко-о-о-жа?
— Ко-о-о-жа! Ко-о-о-жа! — орет в ответ хозяин. — Вери гуд ко-о-ожа!
Олег Валерьянович подносит портмоне к глазам, вертит его в руках, мнет, нюхает, пытается вывернуть наружу и снова кричит:
— Эт-о-о не ко-о-о-жа!
А индус в ответ радостно, как эхо:
— Не кожа! Вери гуд не ко-о-о-жа!
И так изо дня в день, в каждой лавке.
Я не большой спец в иностранных языках, но такого английского, как в Индии, я, говоря словами Гоголя, «нигде никогда не слыхивал». Послали Маугли в Китай и там научили английскому.
— Уань, тю, сри, — это продавец сосчитал до трех.