До встречи в раю
Шрифт:
Маша послушно скинула юбчонку и блузку, оставшись в одних трусиках. Юрка зажмурился: он еще ни разу не видел ее обнаженной. Видел старых и немощных, которых обмывал, а ее — нет. Она была худенькая, как тростинка, сосочки топорщились на маленьких грудях. Маша быстро залезла в спорткостюм и сказала, что готова.
— А теперь мы должны позаботиться о косметике. Пошли на кухню.
Там он вымазал сажей ее лицо, в полоску, потом густо намазал свое. Она хохотала, показывая на него пальцем, и еще больше, когда увидела себя в зеркале.
— Если нас поймают, мы — негры, шли из Африки в Европу и заблудились…
— Мы потребуем, чтоб нам вызвали
— Нам пора. Снимай свои туфли, идем босиком. Во всем слушайся меня.
— Хорошо.
Они тихо спустились во двор, прошли к воротам. Солнце уже провалилось за горизонт, тихий вечер опустился на город. Сыромяткин спал, сидя на скамеечке. Юра отодвинул засов, пропустил вперед Машу, потом с грохотом, чтобы разбудить сторожа, захлопнул дверь. В ответ послышались нечленораздельные звуки.
— Бежим! — крикнул Юрка, схватил Машу за руку, и она засмеялась.
— Давай его напугаем! — предложила она.
— Не надо. Он безобидный и к тому же бывший поэт! — на бегу выкрикнул он.
Они неслись, едва касаясь обнаженными ступнями горячей дороги. Огромные сумрачные деревья, выраставшие перед ними, казались великанами, у которых окаменело тело, но живой осталась душа. Разлапистые ветви-руки уходили в черно-синее небо, будто взывая, безнадежно укоряя.
Они пошли по середине дороги, которая тоже еще хранила воспоминания о маленьком провинциальном рае. По обочинам тянулись нетронутые кусты, над ними плавали безмятежные огоньки-светлячки. И конечно, насвистывали бестелесные существа — цикады. И лишь однажды откуда-то из черной подворотни, а может, из-за угла, выскочила огромная железная коробка на колесах, она промчалась, завывая и лихорадочно шаря вокруг себя белым столбом света. Маша и Юра пригнулись, чтобы не возбуждать злое любопытство чудовища. Потом вдалеке они увидели неясный электрический свет и вскоре вышли к площади.
Здесь горели фонари, все здания были целыми, а в трехэтажном даже светились окна. В одном из окон мелькнул знакомый всем жителям города хищный профиль с короткой бородой. Видно было, как мужчина что-то говорил и жестикулировал. Юрка догадался, что это Кара-Огай. Они спрятались, чтобы понаблюдать. Вокруг сновали, сидели на ступеньках вооруженные люди. Доносился смех, обрывки разговоров. Кажется, люди обсуждали свои успехи. И еще они увидели двух девчонок, сидевших верхом на железной машине: беленькую и черненькую, одетых в одинаковые пятнистые костюмы. Да, это были Инга и Карина. Внизу, как раз на уровне их ножек, стояли парни, курили сигареты и, наверное, хотели понравиться девушкам. Но те вели себя гордо и неприступно. Инга мужчин презирала, а Карина вообще была девственницей.
— Инга, а ты возьмешь меня с собой в Прибалтику? — спрашивал светловолосый увалень. Конечно, это был Сирега. — Я там за вашего сойду.
Инга расхохоталась, ответила с непривычным для этих мест акцентом:
— Зачем так талеко фести старый пустой чемотан?
— Я еще не старый! — обиделся Сирега.
— Но пустой! — грохнули хором мужики.
— Ладно, обойдемся без вашего зарубежья, — разошелся Сирега. — Я вот на Карине женюсь! Пойдешь за меня?
— Очень нужен мне неверный! — Она недовольно повела плечиками.
— Я?! Да я буду самым верным мужем! — стукнул он себя в грудь.
— Сирега, — хлопнул по плечу товарища Степка, — ей нужен правоверный, а не ты, кяфир несчастный!
— Тоже мне — интернационалисты, — разыграл разочарование Сирега.
Самыми счастливыми
— Давай похулиганим, — предложила Маша.
— А как? — спросил Юра. По детдомовским меркам, всякое хулиганство сопровождалось употреблением дешевого вина, кровавыми драками, мелким разбоем на дорогах.
— Ну сделаем что-то смешное… Например, кого-нибудь напугаем!
Впереди явственно послышались шаги, тихий разговор. Они замерли, пригнулись, зная, что невидимы и неслышимы. От стены отделилась тень, за ней — другая, третья. Сверкнули стекла очков.
— Ио, так где живет твой жирняк-директор? — послышался шепот.
— Пора бомбить, — вторил другой голос, скрипучий и нетерпеливый.
— Ну я же веду вас, — раздраженно ответил третий. И опять сверкнуло стеклышко.
Маша, обняв Юрку за шею, жарко прошептала ему в самое ухо:
— Это они!
Он кивнул, уже не удивляясь тому, что примерный доктор переквалифицировался в бандита-наводчика. Да и что могло поразить его в этой жизни?
…Директор лечебницы Мышьяков, к его горькому сожалению, проживал не в особняке — в обыкновенном захарканном подъезде. Это гадкое слово раздражало его: «подъ-езд». Он жил на третьем этаже в трехкомнатной квартире, лестница пахла мочой, а стены были испещрены пакостными словами. Зато за крепкой дверью, обитой черной кожей и перетянутой по диагоналям крученой золотистой проволочкой, открывалось тайное благолепие. Все стены и полы на восточный манер были покрыты коврами. Низко свисала массивная люстра чистейшего хрусталя. Чтобы ее не приметили с улицы, шторы в доме директора всегда плотно закрывались. Большую часть пространства в комнатах занимала мебель мореного дуба. Поэтому супруги, весьма тучные по комплекции, не могли передвигаться по квартире во встречных направлениях: разойтись было невозможно. Иногда, по настроению, жена становилась на диван, чтоб пропустить супруга, а директор, проходя мимо, щекотал ее ляжки. Далее эти интимные ласки, как правило, не заходили.
Директор глубоко заблуждался, считая, что никто не догадывается о его весьма сытом благополучии. Все прекрасно знали, что он первостатейный сукин сын, беззастенчиво обворовывал бедных умалишенных и уже довел их до полудистрофического состояния, сам же становился все жирнее. Последнее обстоятельство слегка тревожило его. Но, покрутившись возле зеркала, попрыгав, он высовывал язык, оценивал его цвет и успокаивался…
В этот вечер директор, как всегда, поужинал, использовав обильные консервированные запасы продуктов, лениво подумал о гробах, за которые, как он считал, заломили неслыханную цену. «Конечно, сейчас самый ходовой товар!» И тут же успокоил себя: «Перебьются без гробов… Много чести для всякого мусора. Так закопают. Велика важность…»
Неожиданно в дверь осторожно постучали. Директор вздрогнул, пружинисто подпрыгнул. Сегодня он плотно занавесил окна одеялами. Если бы кому-то в голову пришла мысль искать его, свет уже не выдал бы.
Директор решил не открывать. Но стук повторился — еще требовательней. Хозяин тихо выругался, на цыпочках подошел к двери, приложил ухо к холодной дерматиновой коже.
— Товарищ директор, — послышался вкрадчивый голос. — Откройте, это я, доктор Шрамм. У меня чрезвычайно важное дело.