До встречи в раю
Шрифт:
— Какой же черт принес тебя? — произнес директор и, не открывая дверь, сложив губы трубочкой, прокричал: — Если вы за гробами, то здесь их нет! И вообще на них нет денег. Попытайтесь собрать у общественности… До свидания. Завтра я зайду.
Шрамм пожал плечами и вопросительно посмотрел на спутников. Те поощрительно кивнули.
— Тут дело такое… Вы слышите? — прокричал он. — Плохое известие: наших больных переводят в столицу, я прямо не знаю, как продолжать мои опыты! А здание больницы предложено приватизировать. Количество акций в одни руки зависит от должностного положения члена коллектива. Розыгрыш утром… Торопитесь!
Тут
— Объясните же толком: что за приватизация?
— Может, вы впустите меня? — холодно произнес Шрамм.
Директор помялся, но боязнь упустить свое взяла верх, и он снял цепочку с двери. Шрамм протиснулся в квартиру, обеими руками резко оттолкнул хозяина, вслед за ним с криком и гиканьем ворвались Вулдырь и Консенсус, лица их скрывали тряпичные маски.
— Лоханулся, жирняк! — радостно заревел Вулдырь. — Получай!
И директор, не успев и ойкнуть, получил крепкий удар в нос. Искры сыпанули из глаз, и он сразу потерял способность что-то понимать.
— А ну показывай, старый мерзавец, чего наворовал! — визгливо закричал Шрамм. — Сирых и убогих обкрадывал, гадина, а теперь и дом их хочешь забрать. Получай! — И он наотмашь ударил коллегу по уху, ощутив пронзительную сладость. — Поцелуй свою рожу!
Шрамм ухватил директора за загривок и с силой ткнул его в настенное зеркало. Тот ударился лбом, по зеркальной поверхности брызнули лучики. Это явилось сигналом к вакханалии. Иосиф Георгиевич с восторгом осознал, что выходит на ведущие роли. Это переполнило его неведомыми ощущениями. Его называли Король Ио, и это ему нравилось, былые мучители оказались большими выдумщиками по части развлечений, с ними было здорово, а прошлая жизнь казалась ему кислой, скучной и жалкой, как и наука о психах, которой он занимался.
— Раскрепостимся! — бросил он клич, и началось повальное истребление нажитого имущества.
Первым делом Шрамм открыл шкаф с посудой и стал сбрасывать на пол громады сервизов. Они крошились, разлетались, бились с оглушительным звоном, треском, хрустом. Но это было только начало. Иосиф Георгиевич открыл платяной шкаф и даже покраснел от удовольствия: сколько здесь висело разноцветных тряпок! Он кинулся на кухню, схватил столовый нож и с яростью зверя набросился на платья супруги директора.
Директор завыл:
— У-у, Иосиф Георгиевич, мы же вместе работали, как вы можете? Я вас любил и уважал…
— Где утюг? — зарычал Шрамм и схватил толстяка за грудки.
— Деньги в конверте, приклеены к днищу шкафа! — торопливо доложил тот, решив откупиться частью припрятанных денег.
— Я же спросил про утюг, свинья! — мертвенным голосом уточнил Шрамм, одновременно отрывая у директора рукав халата.
Подельники в это время углубленно изучали содержимое полок и чемоданов. На квартиру было страшно смотреть, и директор, чтобы не потерять сознание, старался глядеть в стену.
И тут за окном раздался писклявый женский голосок:
— На третьем этаже в квартире директора — воры!
— Да, мы знаем! За милицией послали? — послышался голос другой женщины.
— Послали, послали! Они тут рядом,
Грабители замерли, мгновенно почувствовав, как промокли от пота маски. Лишь Иосиф Георгиевич сохранял поистине железную выдержку.
— Сматываемся! — выдохнул Консенсус.
— Ты, ворюга проклятый, если вякнешь про меня мусорам, — с расстановкой произнес Шрамм, уткнув указательный палец в шею толстяка, — я отрежу тебе голову, а мои кореша сожгут твою квартиру. Ты понял?
— Да… — сипло ответил директор, совсем потеряв голос.
Шрамм чувствовал себя на седьмом небе и абсолютно не ощущал страха.
— Ио, линяем! Хочешь, чтоб нас менты зацапали? — уже с порога крикнул Консенсус.
Прыгая по лестнице, как мяч, он первым вылетел из подъезда и тут же получил по голове сильный удар дубинкой. Устояв, он обернулся и увидел две черные тени. Та, что покрупней, открыла рот и произнесла:
— Беги, живо!
Консенсус не заставил себя ждать и заплетающейся походкой побежал прочь от непонятного милиционера, ожидая пулю в спину.
Вулдырь замешкался, пытаясь найти деньги, повеселевший хозяин молчал, как индюк, и тогда бандит схватил в горсть какие-то ложки и вилки, рванулся вниз, перепрыгивая через ступени. На выходе его тоже хорошо треснули по темечку, он растерянно ойкнул, выронив награбленное, обернулся, получил еще раз и сквозь звон услышал:
— Беги, живо!
Пошатываясь, Вулдырь исчез за углом дома.
Иосиф Георгиевич спускался неторопливо — спешка не красила истинного гангстера, пусть даже и не было у него шестизарядного «кольта». Шагнув на воздух, он вдохнул полной грудью и тоже получил дубиной по башке. Он рухнул на землю.
— Кажется, ты перестарался, — сказала Машенька, бросив не понадобившуюся ей палку.
— Ничего, он заслуживает, — возбужденно ответил Юрка.
Доктор зашевелился и замычал.
— Ожил, — тихо сказал Юра.
— А они не вернутся?
— Нет, они до сих пор не могут понять, почему так дешево отделались…
— Я хочу нанести визит вежливости директору. Может, он накроет нам стол? — вдруг заявила Машенька.
И Юра понял, что ночь еще не закончилась.
А несчастный директор отупело смотрел на кричащий хаос и ждал появления милиции. Но вместо напористых парней в серой форме перед директором возникли два негра. «Что за чертовщина?» — ужаснулся директор и сделал неуклюжую попытку перекреститься. В полумраке тонкие, будто вытянутые фигурки казались нереальными.
— Кто вы? — Директор постарался произнести это как можно строже, но голос его предательски дрогнул.
— Твои спасители, — на чистом русском языке ответила фигура ростом повыше.
— Откуда вы взялись? — снова спросил директор, пугаясь своего же вопроса.
Ответом зазвучал ангельский голос, он мог поклясться в этом — Серафимово крыло коснулось души его.
— Сие не дано знать тебе, ибо ты, человече, при земле, аки червь, но не духа высшего. Безмерны прегрешения твои, поправшего стыд и совесть; у несчастных и сирых, разума лишенных, аки у малых деток, хлеб насущный отнимал, вор ты есть, крал всю жизнь, мертвых земле предать не хочешь; и вот теперь первый из оных пришел за гробом, и отныне приходить к тебе станут еженощно, и не будет тебе прощения от веку, и кара небесная обрушится на тебя, и имя твое забудут, и на могилу твою наплюют!