До захода солнца
Шрифт:
— Он точно не теряет времени зря.
— Не теряет времени на что? — Спросила я.
Она оглянулась на меня и ответила:
— Пусть Люсьен тебе сам все объяснит.
Я покачала головой.
— Стефани, не сочти за неуважение, но я бы предпочла, чтобы объяснила ты.
Ее глаза смягчились, и она тихо сказала:
— Я так понимаю, что между вами двумя не все хорошо.
— Да, — мгновенно ответила я.
— Разве он не кормился? — спросила она немного недоверчиво.
— Ага. Кормился, — поделилась я. —
Я наблюдала, как ее лицо закрылось, и поняла, что она хотела скрыть свою реакцию от меня.
Затем она схватила меня за руку и прошептала голосом полным сострадания:
— О, дорогая.
От ее слов и тона, которым она произнесла эти слова, мне захотелось плакать. У меня выступили слезы. Она понимала, несмотря на то, что была на другой стороне, понимала мою позицию жертвы. Было приятно сидеть напротив кого-то, хотя ее едва знала, кто понимал тебя.
Но я не плакала. Почувствовала, как навернулись слезы, но сдержалась. Это отняло у меня много сил, но у меня получилось чертовски хорошо.
Она наблюдала за моей борьбой и, когда я вышла победителем, крепко сжала мою руку.
— Тебе нужно выпить, — заявила она, убирая руку.
Я решила, что это отличная идея. Затем вспомнила, почему это может быть не очень хорошей идеей.
— Люсьен сказал, что сегодня вечером он снова будет кормиться.
Она встала и потянула меня за собой.
— Хорошо. Ему на пользу, если в его организм попадет немного твоего алкоголя, — с чувством прокомментировала она и наклонилась ко мне, выводя из комнаты. — Кормление от пьяного, — она притворно вздрогнула, — на вкус напоминает дерьмо.
Узнав об этом, мне еще больше понравился ее план.
Мы со Стефани повисли на стульях вокруг огромного бара, отделявшем огромную кухню от уголка для завтрака и удобной кухни-гостиной. Да, у меня была удобная кухня-гостиная с большим мягким диваном, привлекательным низким журнальным столиком и гигантским круглым кресло-мешок, в котором могли поместиться двое изящных взрослых. Кому все это нужно? У меня уже была гостиная и семейная комната, ради всего святого!
Стефани и я выпили больше, чем положено, водки с мартини под пристальным и укоризненным (могу добавить) взглядом Эдвины, когда произошло следующее.
Прибыли еще коробки.
Это были не картонные коробки с одеждой Люсьена. Это были блестящие черные коробки всех форм и размеров, каждая из которых была перевязана кроваво-красным шелковым бантом.
В ту же минуту, как только Стефани увидела курьера, несущего гору коробок, она закричала:
— Ура! Люсьен прошелся по магазинам.
Эта новость меня не обрадовала.
— О, моя дорогая. Ты можешь ходить не в настроении, но ты должна была как-то порадовать
Я проигнорировала Эдвину, пока наблюдала за Стефани, роющейся с самозабвением в коробке, количество которых немного пугало.
Он сказал, что принесут посылку. Это значит пакет.
Неужели он думает, что я надену все это сразу?
Стефани вытащила сверкающий материал, развернула его, а затем разгладила спереди.
— Потрясающе. Иди сюда, Лия, примерь это, — потребовала она.
Я посмотрела на предмет в ее руках.
Она была права. Оно было потрясающе. Оно было самая изысканная вещь, которую я когда-либо видела.
Вечернее платье из черного матового шелка на бретельках и открытой спиной, со струящейся юбкой с разрезом спереди на атласной цвета баклажана подкладке.
Снова вошли оба курьера, каждый с очередной башней из коробок.
— Еще? — прошептала я.
Стефани не слышала меня или проигнорировала скорее всего, она явно была на задании.
— Иди сюда, Лия. Сначала примерь это, — она трясла передо мной черным платьем, — потом это. — Она взяла что-то похожее на юбку кремового цвета с бледно-голубой подкладкой в складку.
Я соскользнула со стула и пьяно заковыляла в уютную кухню-гостиную.
Я дотронулась до черного платья. Ткань была великолепной.
Стефани отпустила платье, желая переключить свое внимание на другую коробку, я поймала его, прежде чем оно упало на пол.
Я держала платье перед собой.
Я действительно хотела насладиться им. Действительно, на самом деле хотела. Но вместо наслаждения, я чувствовала себя еще более пойманной в ловушку, более подавленной, более принадлежащей ему.
Люсьен решил нарядить свою «зверушку». А я была его домашним животным.
Это заставило меня почувствовать себя грязной.
— С какой стати ему покупать мне все эти вещи? Я никогда их не надену, — пробормотала я или, лучше сказать, невнятно произнесла. Мы выпили много мартини.
Стефани прекратила свою радостную деятельность, рыться в коробках, и посмотрела на меня.
— Что значит, ты никогда не наденешь?
— Я живу в доме у черта на куличках. Моя работа — болтаться поблизости, пока вампир не захочет кормиться от меня.
Стефани выпрямилась и поймала мой взгляд.
— Да, это часть твоей работы. Другая часть твоей работы — сопровождать, если он захочет тебя показать другим. В оперу, например. Или на званый ужин. Или на Пир.
Боже, я надеялась, что Люсьену не нравится опера. Я ненавидела оперу, она была отстойной.
Я решила зацепиться за то, что она сказала, о чем раньше упоминал Люсьен.
— На Пир?
Она кивнула.
— На Пир. Некоторые вампиры водят своих наложниц на Пир. Я не вожу, но знаю, что иногда Люсьен водит.