Добрая Пуля со стальным сердечником

Шакилов Александр

3.1; 3.2; 3.3 (1, 0, 8)

Остаток дня провeл в роще. Тупо валялся у ручья, наблюдая за кузнечиками и ящерицами. Изредка выпрямлял усики чеки, меланхолично освобождал ударник и швырял очередную гранату в поток — нравилось: водопад капель, зависший секундной радугой.

Когда стемнело,

неторопливо побрeл назад, прикидывая, чтоб к полуночи добраться до посадочной площадки (ночевать доведeтся уже на таможне).

…Правильная дата догнала его за четверть шага от диска стратосферного лифта:

— Прощай, гаски.

— Ещe увидимся, де нана.

— Так и не навоевался, гаски?

— Я обязательно вернусь, де нана. Когда-нибудь. Когда устану.

…Он устало присел на вещмешок, ни мало не заботясь о безопасности, о том, что, особо не церемонясь, могут выстрелить в спину. Пока эта перспектива его не угнетала. Приятное состояние; жаль, быстро рассасывается.

— Слышь, пацан, а знаешь, как посвящают в Профсоюз?

— Не знаю, и знать не хочу, — желторотик попытался, было, ретироваться, но сейчас Михаил наслаждался редкими минутами свободы, а для полноты счастья ему нужен был хотя бы один непредвзятый слушатель:

— Стоять!! Куда собрался?! Дезертируем, солдат?! Покидаем боевой пост?!

Бледный, парень вернулся за стойку — фуражка съехала к уху.

— Слушай мудрого. Вряд ли тебе когда-нибудь ещe представится случай… редкий…

Ты, конечно, ничего не знаешь о двадцати одном правиле дисциплинарного кодекса?

Ты не учил до посинения десять положений о наказаниях? Ты не терялся в воротах «Сюда входит только добродетель!», «Пред вратами верности и преданности все равны!» и «Путь героев Хань пролегает через небесные и земные круги!»? Ты не произносил тридцать шесть клятв… ты не тушил о пол ароматическую

палочку… И ты… ты… и серебряная игла с красной нитью в ушке… средний палец правой руки… кровь… кровные братья… Понимаешь?!

Михаил оторвался, наконец, от созерцания своих перепачканных травой и глиной ладоней — желторотик заткнул уши пальцами и почему-то закрыл глаза.

Ничего не скажешь — умно.

Пришлось выпрямиться и подeргать служивого за рукав:

— Успокойся, малыш, я уже молчу, — (отрешeнное лицо, немигающий взгляд) — Если понял, кивни.

Шумный глоток, подбородок трижды прикрыл адамово яблоко.

— И замечательно, и великолепно. И ещe…

Напряжeнная пауза. Отчeтливо тикает шестерeнчато-пружинный механизм. Совсем рядом, за серебристой стеной, вот-вот окончательно исчерпают ресурс две неоновые лампочки.

Михаил почесал небритое горло и продолжил:

— Слышь, командир… У тебя это… водка на борту есть? Да ладно, не строй из себя целку после девяти абортов. Тащи, говорю, поллитру — помянуть надо. Да погоди — куда рванул? — это тебе… от меня, на память… стекло сменишь, а так часики вроде ничего. Не шик, конечно, «Командирские» обычные, но от души… Нет-нет, не скромничай! — у меня ещe одни с собой есть… Чо стал?!

Шевели поршнями! Бутылку тащи! И стакан… нет, два! — помянуть надо…

…После третьей бутылки как-то само собой разговорились — на отвлечeнные темы:

— Нет, что бы ни свистела молодeжь, а прицел с постоянной кратностью надeжней!

Надeжней и несказанно профессиональней, чем разные там калейдоскопы-игрушки — и не надо спорить! Это без вариантов и не обсуждается. Всe эти «переменники»…

30 марта — 8 апреля 2003 г.