Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
Турбин обернулся, ища лейтенанта Черемушкина.
— Командир! — Он подбежал к ничком лежавшему взводному, перевернул его лицом к себе. — Командир…
В темноте не разобрать, куда попала пуля. Он принялся лихорадочно расстегивать пуговицы, не вытерпев, рванул полы бушлата, и пуговицы посыпались на мраморный пол. Рану обнаружил не сразу, лишь когда залез во что-то липкое.
— Меня… кажется… убили… — разомкнув губы, просипел Черемушкин.
Он прожил еще около двух минут и умер спокойно и без мучений. Бережно опустив на пол убитого офицера, Турбин поднялся
— Кто стрелял?! Кто?
Эхо насмешливо отозвалось под высокими сводами зала.
— Он по той лестнице смылся! — показал автоматом десантник. — Давай за ним, а я с этой стороны…
Турбин на одном дыхании взлетел по засыпанным бетонной крошкой ступеням на второй этаж. Дальше чеченцу бежать было некуда: лестничный пролет обрушился и бесформенные куски его провисли на гнутой арматуре. Держа оружие на изготовке, он прошел к окну, глянул вниз. Высоко, выпрыгни отсюда, боевик непременно переломал бы ноги.
Щелчок впустую ударившего бойка поверг его в испарину. И как он его проморгал? Чеченец никуда не скрывался, он просто ушел в темный угол, куда не доставал бледный свет нависшей над площадью луны, и там оставался для Турбина незамеченным. Теперь он вышел из тени, и всадил бы в спину солдата пулю, не подведи механизм.
Турбин поднимал автомат. В нем все кипело и клокотало от ненависти к боевику, только что застрелившему лейтенанта.
Но что-то подспудное не давало Турбину нажать на курок. Он вглядывался в лицо снайпера, и был готов поклясться, что уже встречал этого парня. Он не просто где-то мельком видел его, на тех же улицах Грозного, но безусловно, знал его… Но откуда?..
Прозрение стало ему шоком.
— Руслан? — не веря себе, спросил Турбин. — Не может быть… Это ты?
— Юрка?! — снайпер был поражен не меньше его. — Ты как здесь?.. Ах, да…
Он бросил винтовку и тоном смертельно уставшего человека произнес.
— Вот мы и встретились. Земля, видно, и в самом деле, круглая. Ну, чего стоишь, стреляй.
— Это ты… внизу? Ты… лейтенанта?
— Я. И не только его. А ты чего хотел?! Вы разрушили мой город, разрушили мой дом. Вы убили моих родителей, брата… Что ты смотришь на меня, Юрка, стреляй! Ты ведь за этим сюда пришел.
Чем ожесточеннее выкрикивал обвинения Руслан, тем сильнее Турбин понимал, что не сможет забрать жизнь у своего прежнего друга. Перед ним стоял снайпер, на чьей совести не одна загубленная душа, еще минуту назад Турбин готов был порвать его голыми руками.
Перед ним стоял враг. Но убить его не поднималась рука.
Он задрал ствол автомата к потолку и нажал на спусковой крючок. А потом, колеблясь, скомандовал Адиеву:
— Беги!
И кивком подбородка показал на коридор.
— Я тебя отпускаю. Но запомни… — решение давалось ему нелегко, — следующая наша встреча будет последней. В счет старой дружбы… беги.
— И ты не выстрелишь в спину? — без всяких эмоций спросил Адиев.
— Беги… Сюда идут наши. Могут застать.
Артиллерийский снаряд пробил стену и взорвался, угодив в потолочные перекрытия. Ослепленного вспышкой
Эпилог
Тюлевая штора колыхалась от сквозняка, в палате было свежо, но рамы никто не закрывал. Нежданно нагрянувшее майское тепло пробудило природу. На ветках с проклевывающейся листвой расчирикались птицы, радуясь солнцу; в парке, за высоким забором, играл духовой оркестр.
— Весна, — откладывая на тумбочку книгу в глянцевой обложке, потянулся Коновалов.
Он слез с кровати, сунул босые ноги в больничные, пронумерованные шлепанцы и подошел к подоконнику.
— Хорошо-то как, а, Юр?
Юра Турбин откинул одеяло и пошарил за спинкой кровати, доставая костыли. Опираясь на них, он допрыгал до окна и потеснил приятеля.
— Тебе, Юр, везет, — завистливо вздохнул Коновалов. — Если комиссуют, месяца черед два дома будешь. А мне еще как медному чайнику трубить.
Турбин ничего не ответил, полной грудью дыша настоянным на цветении воздухом.
Внизу, у входа в корпус, орудовал метлой дневальный, наводя перед приездом командования блеск и красоту. Метла ритмично вжикала, скребла лысыми прутьями по асфальту.
Вжик, вжи-ик… Вжик, вжи-ик…
Дневальный вдруг замер и вытянул шею, глядя в сторону ворот КПП.
— Похоже, приехали, — озаботился Коновалов.
Спустя минут десять, приоткрыв дверь, в палату заглянула медсестра.
— Мальчики, по кроватям. Евгений Николаевич с генералом идет.
Евгений Николаевич — это полковник медицинской службы, начальник госпиталя, в котором, после эвакуации из Грозного, они чалились четвертый месяц. У Коновалова после операции, оставались проблемы с задетым осколком легким, а у Турбина плохо заживала правая нога, пробитая ржавой арматурой. Эта ржавчина, хоть рану ему прочистили хирурги в полевом лазарете в Ханкале, и была причиной теперешних его бед. Рана дважды воспалялась, нога отекала, и врачи уже подумывали об ампутации. Но, Бог миловал, обошлось и без крайностей, не беря в расчет тупых, ноющих болей и медицинской прилады, названия которой он не помнил, что стальными спицами заковала бедро.
Что касается генерала, так слух пронесся еще неделю назад: 9 мая госпиталь посетит командующий округом и, кроме сопутствующих дате поздравлений и подарков, вручит отличившимся правительственные награды. Этот же слушок довел до сведения пациентов пятой палаты, а именно в этой палате лежали Турбин и Коновалов, что в списках награжденных значатся и их фамилии.
Но все это были лишь слухи…
Повинуясь сестричке, они разошлись по кроватям и только успели занять горизонтальное положение, как в палату вошел генерал, без фуражки и в наброшенном белом халате, за ним начмед со штабным клерком в чине капитана, несшим гвоздики и какие-то картонные коробочки.