Добро пожаловать в Детройт
Шрифт:
— Доброе утро, — когда коммуникатор включился на громкую связь, чтобы позвонить Шарпу, я уже почти закончил есть, и потому мое приветствие сопровождалось хорошо слышным другу щелчком зажигалки. Он, бросающий курить в черт пойми какой раз, тяжело вздохнул.
— Утро добрым не бывает, если ты детройтский коп. Какого черта ты звонишь мне в такую рань?
— Пробей мне номерок одной тачки по дружбе, — я скидываю ему номер сообщением, слышу, как он что-то ворчит в сторону, щелкая клавишами, а потом на миг вдруг наступает подозрительная тишина.
— Юрис, у тебя первый настоящий день настоящего, мать его, отпуска. Во что ты влез? Нет, не говори мне. Ты дома? У тебя найдется, что пожрать? — наконец звучит
— Дома. Могу погреть бургер. Неужели машинка где-то светилась раньше?
— Информация в обмен на еду. Сейчас заскочу к шефу, а потом к тебе. Жди.
Звонок сбросился и я, затянувшись сигаретой и задумавшись, выпустил едкий дым из носа. Идиотская привычка, оставшаяся еще с юности, когда можно было достать нормальный табак не по стоимости недельной получки... Может, тоже бросить курить?
Я покрутил тлеющую сигарету в пальцах, а потом, стряхнув пепел в пепельницу на углу стола, снова сжал фильтр зубами. Как правильно сказал Виктор — я коп, который проработал двадцать пять лет в городе, где не всякий столько живет. Если меня что-то и убьет, то точно не рак легких. В конце концов, легкие можно заменить, причем «настоящие» обойдутся дешевле кибер-имплантов.
Докурив и помыв посуду, я переоделся из халата в домашние штаны, футболку и прошел к своему рабочему столу. Походы Шарпа к Джеймсу Рэю никогда не ограничивались минуткой-двумя — тяжкая доля начальства изводила их обоих, и они оба скучали по тем временам, когда могли позволить себе сорваться на полевую работу. Шарпу в какой-то степени везло, ему хотя бы не приходилось встречаться с нынешним комиссаром, которого назначил еще предыдущий мэр. Джеймс вынужден был лично смотреть на эту холеную морду минимум несколько раз в месяц, а общаться – каждую неделю.
Включив терминал, я сел в кресло напротив, дождался, пока на развернувшейся голограмме появится соответствующий значок, и, вытащив разъем личного подключения, вставил его в специальное гнездо на столе. Несколько мгновений система идентифицировала меня, обмениваясь запросами и получая в ответ недостающие фрагменты ключей, и, наконец, загрузила рабочий интерфейс.
Вытащив из собственной памяти видео, скачанное с планшета, я перебросил его в память терминала и, взяв в руки гитару, стоящую возле стола на подставке — полуакустика, из настоящего дерева, а не вот это вот все! — принялся машинально перебирать струны, извлекая из инструмента простые аккорды.
Терминал я приобрел почти сразу, как получил категорию детектива-специалиста. Количество бюрократии на этом этапе начало превышать все приемлемые для меня нормы, и даже не взирая на вполне высокую скорость печати и четкое понимание, что и куда, я тратил на заполнение всех этих отчетов половину рабочего дня. Терминал этот вопрос решил, ускорив процесс работы с любыми формами почти в три раза, пусть и пришлось отдать за его установку хорошую сумму, а потом еще месяц учиться передавать только нужную информацию усилием мысли. Только Элен, спустя четыре месяца моих активных вечерних посиделок перед вирт-монитором, очень аккуратно выразила надежду, что, может быть, я могу хотя бы какие-то звуки издавать, а не просто сидеть без единого движения в кресле? Моя неподвижность жену нервировала и даже немножко пугала... И тогда я снова взялся за гитару, которую почти забросил из-за очень плотного рабочего графика. Играть меня учил еще отец, и в целом, выходило неплохо для любителя. Жаль, что его таланта к пению мне не досталось. Одно из немногих светлых воспоминаний детства: отец, сидя на трехногой табуретке, опирается на стену нашей небольшой кухоньки, аккомпанирует себе на гитаре и поет маме, которая готовит ужин... Румынского Элен не знала — встроенный в нейролинк переводчик с понятием художественного
Элен не стало, а привычка осталась, став чем-то необходимым, неуловимо важным. Став якорем, который связывал меня с тем, прошлым, другим мной. И с той женщиной, которую я любил.
Под нехитрую мелодию я разбирал видео на кадры, вычленяя самые удачные с наиболее видными лицами участвующих. Потом заставил доработать изображение, пытаясь вытащить из пережатого файла те немногие данные, сохранившиеся в кодеках, и отправил полученные «портреты» на поиск совпадений в офлайн базу, которую вручную приносил с работы по разрешению шефа. Этот процесс должен был занять какое-то время, потому, поставив гитару на место и отцепив личный порт, я закинул еще один бургер в духовой шкаф и, глянув на экран коммуникатора, решил, что самое время сделать еще две кружечки кофе — работа с видео заняла у меня почти сорок минут, и Шарп, скорее всего, уже где-то на подходе.
Я как раз успел налить кипяток в любимую — самую большую — кружку Шарпа, когда видеодомофон возле двери запиликал и отобразил мрачную рожу моего друга. Не отвлекаясь от помешивания кофе, я передал разрешение открыть дверь через коммуникатор и, приветственно махнув рукой, полез выставлять еду на стол, пока Шарп разувался и вешал куртку на крючок возле входа.
— Итак?.. — дождавшись, пока друг умнет свой, очевидно, завтрак и сделает пару глотков кофе, я, покрутив было новую сигарету в пальцах, увидел его взгляд и убрал её обратно в пачку, отбросив ту за спину, на кухонный стол, с глаз бросающего курить подальше.
— Мэтью Сиртаки, — Шарп сделал еще один глоток и уставился на меня.
— Да ну, не может быть... Черный фургон числится на нем?
— Да, совершенно точно. Более того, я попросил наших техников глянуть его вчерашний маршрут, и он засветился на камерах от въезда в город со стороны 275-ой магистрали и прямо до клуба «Экзидис», который тоже принадлежит Сиртаки, если ты не знал.
— Очевидная подстава. Слишком глупая ошибка для такого человека, как он, — я покачал головой, и Шарп, тяжело вздохнув, отхлебнул еще кофе.
— Так и есть. Сам Сиртаки последнее время ведет себя очень тихо. Никаких даже отдаленно провоцирующих действий, сомнительных сделок, вообще ничего. В его ситуации это, конечно, понятно. Количество «закрытых за неимением доказательств» дел с его участием подкрадывается к совершенно неприличной цифре, и какими бы крутыми не были его дружки в городском совете, рано или поздно это вышло бы на федеральный уровень, а он явно этого не хочет, но... — Шарп замолк, чтобы сделать еще глоток кофе, а я молчал, глядя на него и ожидая какой-нибудь дряни. И дрянь случилась. — Ты знаешь, что большую часть его дел вел седьмой участок, но у нас огромное количество висяков по его потенциальным подельникам. Шеф полагает, что затишье Сиртаки неспроста, такие люди вообще ничего не делают просто так. Возможно он готовится «придти с повинной» и хочет это сделать на своих условиях.
— Шеф действительно в это верит? — Я скрестил руки на груди и покачался на стуле.
— Да. И раз у тебя есть какой-то интерес к этому всему, мы с Джеймсом решили пока не уточнять, какой именно, то, может быть, ты найдешь подход к этому говнюку и заставишь его сотрудничать именно с нами?
— Какие вы тактичные и предприимчивые, я просто в восторге.
— Не зубоскаль, — друг раздраженно звякнул ложечкой и, глянув на меня чуть виновато, поставил пустую кружку на стол. — Джеймс не раз хотел подтянуть тебя к этому делу. Сам понимаешь, что твое демонстративное заваливание тестов на повышение обмануло только формализм системы, но не его. С твоими мозгами и навыками...