Доброе утро, Царь!
Шрифт:
Кассия не смутилась:
– Расскажи!
Римуш нахмурился и собирался что-то сказать, но внезапно образовавшийся рядом Красный в панцире и при мече окинул его подозрительным взглядом и произнес, не глядя на Кассию:
– Балла, энса о тебе спрашивает.
– Эннуг ее подери, – шепнула та Иарре. – Не отпускай его, я еще вернусь!
И умчалась почти бегом. Энса Амурата правила своим домом железной рукой.
Красный воин исчез так же незаметно, как появился, оставив ощущение неустанного наблюдения за каждым шагом Бездомного и всех, кто окажется с ним рядом, в особенности, если это девушка из старшей семьи. Которая, между
Темнело. Незаметные слуги зажигали развешанные повсюду фонари – красные, синие, желтые, фиолетовые. По деревьям, по одеждам и лицам гостей танцевали разноцветные блики. Невидимые в ветвях ночные птицы пробовали голоса, готовясь соперничать с песней флейт. Слабый ветер кружил ароматы цветов и духов. От фонтана тянуло свежестью. Босой Бездомный в грязной одежде смотрелся на этом фоне до ужаса чужеродно. Еще ужаснее было знать, что он здесь сегодня – главная фигура.
Выдержав паузу достаточную, чтобы это не выглядело бегством, Иарра уже собиралась уйти, когда Римуш заговорил.
– Сестра просила кланяться балле от нее, – он смотрел в сторону и почти не шевелил губами.
– Да что ты говоришь! – ей стоило усилий сохранить безразличный вид. – Лучше бы она просила не нападать на мой дом!
– Твоя семья пострадала? – не похоже было, чтобы его огорчила эта мысль.
– Нет. Но не благодаря вам. Наш дом оказался крепче многих, иначе с нами сделали бы то же самое, что с другими!
– Хорошо, что дом крепкий, – он глянул искоса и опять отвернулся. – Таша будет рада.
Иарра мысленно помянула Эннуга. Над дверями, ведущими в дом, заколыхались занавеси, и в сад потянулись Красные стражники. Иарра узнала одного из тех, кто охранял ее мать, и поняла, что это возвращаются энсы. Успела еще спросить:
– Зачем понадобился этот спектакль за столом?
– Какой? – он смотрел в ту же сторону, но не очень-то спешил выяснять, чем закончились его переговоры.
– Про женитьбу! – прошипела Иарра.
И вновь эта насмешливая ухмылка:
– Я попробовал, меня не убили. Это хорошо!
– Я сама тебя убью! – воскликнула она, но Римуш уже встал и неторопливо отправился навстречу энсам.
Иарра, делать нечего, пошла следом. Пропустить такое она не могла.
Когда энса Инсина, отыскав взглядом Бездомного, обнаружила рядом с ним собственную дочь, возмущению ее не было предела. Глядя, как мать разгневанно кусает губы, не имея возможности устроить ей выволочку прямо здесь и сейчас, Иарра немедленно ощутила в себе прилив семейного упрямства и ускорила шаги. Так и вышло, что к энсам она подошла вместе с Римушем, только что не держа его за руку, с высоко поднятой головой, как презирающая всех и вся Самурхиль. Расширенные глаза и изумленно приоткрытый рот Кассии послужили ей некоторой наградой за смелость.
Теперь уже никто не изображал светского веселья, не делал вид, что просто отдыхает в саду. Даже птицы смолкли, лишь музыканты как ни в чем не бывало продолжали играть. Гости теснились ближе, не желая пропустить ни слова. В центре круга вместе с энсами и Римушем оказалась зажата и Иарра.
Но длинных речей не было. Амурата сказала:
– Мы согласны на все твои условия, Римуш. Пожалуйста, отпустите заложников.
Глава 10.
Мать и дочь
Алькум первым достиг вершины
Теперь я и Алькум стали Сильными, и Имир начал готовить меня к обряду. В последнюю ночь перед тем, как все должно было случиться, когда я мучилась без сна в своих покоях, ко мне пришел Алькум вместе с моей матерью. Он сказал, что разглядел будущее, которое Имир до сих пор заслонял от него, и все понял. Кроме того он сказал, что Херум был его возлюбленным и теперь он жаждет отомстить Имиру за его убийство. Он знал, что завтра умрет, но не пытался избежать смерти, лишь просил моей помощи в том, чтобы отомстить. Моя мать не произнесла ни слова, лишь смотрела на меня, пока я наконец не упала к ее ногам. Тогда она рассказала мне все.
Я узнала правду о своем рождении и о своем предназначении. Мой Имир был воплощением достоинства и царственной красоты, любовь к нему была моим дыханием. Но Имир, каким его знали подданные, был жестоким правителем, прозванным Кровопийцей; на его руках была кровь множества мужчин, женщин и детей, а теперь она была и на моих руках. Я знала, что это правда. Призрак отца напоминал мне об этом каждую ночь. Имена моих погибших товарищей, Таяна, Саруба и Херуна звучали во мне всякий раз, как я принимала чашу с кровью и творила заклятия. Я не могла избавиться от них, не могу и теперь. Они станут преследовать меня до конца моей жизни. Благодарение Молчащим богам, эта жизнь не будет долгой.
Так мы заключили с Алькумом соглашение, и моя мать скрепила его своим благословением. Имир неподвластен смерти, но Прорицательница Непокорных поведала, как создать для него темницу, в которой он останется навеки. Это знание пришло к ней от Молчащих богов, чтобы она научила мою мать, а моя мать – меня и Алькума. Всю ночь и утро мы готовили заклятие, непосильное для простых смертных. Но мы были Сильными магами, и мы справились. Когда пришел час отправляться на урок, мы были готовы.
Мы явились в тайное место наших встреч, как делали это многие сотни раз за годы обучения. Я пришла первой и в последний раз насладилась объятиями Имира. К приходу Алькума все было готово. Любовь Имира ко мне была сильна, как никогда: он думал, что еще немного, и я навечно стану его. Он думал, что мы вдвоем обманываем Алькума, но в действительности мы с Алькумом обманывали его.
Иарра отложила манускрипт и неохотно подняла голову. Где-то далеко трубили рога – вечер. Рассказ Элетии, женщины, которой она бывала в снах, все больше казался ей вышедшим из-под ее собственной руки, хотя ни разу во сне ей не являлись сцены предательства – только любви. Запертый в древнем подземелье, вмороженный в камень пленник насылал на нее эти сны, надеясь зародить страсть, подобную той, что испытывали к нему и Лада, и Элетия. Хуже всего было то, что ему это удавалось. Все чаще Иарра обнаруживала, что скучает по Имиру, по его лицу, которого ни разу не видела наяву, по власти его голоса, по резкому, как внезапный порыв обжигающего южного ветра, смеху. По невыносимому совершенству его тела, которое так часто обнимала во сне.