Добронега

Романовский Владимир Дмитриевич

– Позволь, позволь… – растерянно сказала Мария, и затем, придя в себя, возмутилась. – То есть как!

Хелье не ответил. Он был занят пряжкой. Пряжка ни за что не хотела отцепляться. То сама спадает, то теперь не отцепляется. Беда с пряжкой. Хелье решил, что будет спать прямо в сленгкаппе, как в походе. Левый сапог удалось стянуть. На правый не хватило сил. Хелье вытащил из ножен сверд и вонзил его рядом с лавицей в хитроумно отделанный резной пол. Привалившись на бок, правую руку он положил себе под щеку, а левую запястьем на кильон сверда, и тут же уснул.

Некоторое время Мария ошарашено на него смотрела. Вскоре любопытство взяло верх над вельможным негодованием.

Княжна встала, надела через голову давешнюю рубаху и, не подпоясываясь гашником, но взяв со столика свечу, чтобы лучше видеть, подошла к лавице.

Лицо у Хелье во сне стало совсем детским. Дыхание ровное и чистое, без всхрапов. Он действительно крепко спал. Мария взяла его за плечо и попробовала растолкать. Юноша, желающий рассчитывать на большее, чем почести и земли, недовольно замычал, снял руку с кильона, поморщился, и перевернулся на другой бок. Мария еще немного его поразглядывала, а затем, взглянув на его ноги, покривилась брезгливо, вздохнула, отодвинула засов, и вышла в малую столовую. Одна из дверей столовой вела в каморку прислуги. Мария разбудила служанку, толстую глуповатую девку с круглыми от непрерывного недоумевания глазами, и велела ей нести в спальню моющие средства.

Вскоре служанка, сонно таращась, вовлеклась в помещение с ведром, льняными полотенцами, и кружкой галльского бальзама. Следуя указаниям госпожи, она стянула с Хелье второй сапог, размотала онучи, смочила конечности поступившего на службу к Марии влажным полотенцем, натерла бальзамом, и в несколько приемов бальзам смыла. Она собралась уж было снова намотать онучи на чистые ноги, но княжна ее остановила и велела онучи, грязные и пропотелые, выбросить вместе с сапогами.

Все это время Хелье мирно спал, иногда счастливо и благодарно улыбаясь – очевидно, сонному, ему нравилась процедура, было приятно.

Мария отправила служанку досыпать и легла сама, не гася свечу и не снимая на всякий случай рубаху. Уснула она быстро, а когда проснулась, солнце было уже высоко, а Хелье все еще спал на лавице.

Мария оделась и вышла в малую столовую завтракать. После завтрака она вернулась в светелку, убедилась, что Хелье еще спит, переоделась, и покинула апартаменты свои вместе со служанкой, заперев светелку на ключ. Если Хелье проснется, пусть выбирается сам, как хочет.

Хелье проснулся к полудню от того, что ему дико хотелось ссать. Сообразив, где находится нужник, он прошел в него, долго примеривался к бадье напряженным хвоем, пытаясь высчитать траекторию, отступил на какое-то расстояние, и выдал в конце концов дугу, удачно попав в бадью и почти не забрызгав пол вокруг. Постояв немного, тупо глядя перед собой, он вернулся в светелку. Тело ломило от долгого лежания на твердой лавице. Хелье сообразил, что постель свободна и тут же ее занял, сладко потягиваясь и с хвоеволием устраиваясь под покрывалом, пахнущим кожей Марии. Запах очень возбудил его, и Хелье решил, что теперь не уснет, но тут же уснул.

В следующий раз он проснулся уже в сумерки. Оглядевшись и вспомнив, где находится, Хелье поспешно вскочил и сунулся к окну – оглядеть местность и возможные пути ухода живым. Уговорила Мария Эржбету или нет – совершенно неизвестно, и не было у Хелье никакой охоты это выяснять. Роща, обещанная Марией, действительно виднелась в полуарже от терема. Карниз, с которого он давеча так ловко прыгал через проход между строениями, показался ему опасно узким. До земли было недалеко, и кругом не было ни души. Только птицы пели чего-то, надрываясь истошно.

Надев рубаху и подпоясавшись, Хелье обнаружил, что отсутствуют сверд, сленгкаппа, онучи и сапоги.

Сверд и сленгкаппа нашлись под лавицей. Сапог нигде не было видно. Браслет по-прежнему лежал в кармане, а перстень поблескивал на пальце. Хелье задумался, обхватив голову руками.

Идти в Киев босиком – неудобно, да и глупо. По пути в роще мало ли какой дряни понасыпалось везде – хвоя, ветки всякие, камни. Нет, сапоги нужны, и желательно с онучами вместе, а то ноги сотрутся.

Послужи мне, послужи, подумал Хелье. Послужи ей, надо же. А сама мои сапоги куда-то уволокла. И ноги мне вымыла. Мария неприступная, высокородная. Впрочем, дело не в этом. Ишь, какой перстенек. Так и сверкает.

На этом мысли Хелье оборвались. В малой столовой послышались чьи-то шаги. Поступь была явно мужская. Встреча с мужчиной в светелке Марии не входила в планы Хелье. Быстро положив сверд на пол, он бесшумно припал грудью к резной поверхности, в три приема боком перебрался под кровать, вытянул руку, и подтащил сверд к себе. Лязгнул замок. Дверь отворилась.

Пара ног прогрохотала мимо лица Хелье. Посол Олофа, выполнивший поручение лишь наполовину, присмотрелся к сапогам. Размер ему, похоже, подходил.

Меж тем вошедший, оказывается, вовсе не встречи с Хелье пришел искать. По звуку Хелье определил, что сундук в углу открыли и теперь что-то в нем перебирают. Дощечки, бересту, пергамент – письмена. Хелье прикинул, в чем дело, и нашел, что возможны два варианта. Первый – пришедший явился по поручению Марии, которой что-то понадобилось из ее сундука. Второй – пришедший здесь по собственному почину, без ведома хозяйки. В первом случае следовало оглушить гостя, стянуть с него сапоги, и убираться. Во втором можно было дождаться прихода Марии и предъявить ей еще одно доказательство преданности в виде оглушенного гостя. Второй вариант показался Хелье наиболее практичным. Бесшумно выскользнув из-под кровати, он метнулся вправо в то время как гость, спиной почувствовав чье-то присутствие, а может просто заметив движение тени, повернулся влево. Рукоять сверда готова была уже соединиться с головой гостя, но в этот момент Хелье его узнал. Замешкавшись, он дал возможность Вассу увидеть его, Хелье, и тоже узнать. Лицо Васса исказилось злобой и Хелье, поняв, что ничего хорошего от этого человека ждать ему не приходится, приложился поммелем к упрямой коротко остриженной голове. Васс рухнул на пол.

Сумерки сгущались. Хелье мельком осмотрел письмена, которые разбирал Васс, пожал плечами, и стал стаскивать с неприятного фаворита Марии сапоги. Левый сапог сошел легко. С правым дело оказалось сложнее. В конце концов, придерживая колено Васса ногой, Хелье стащил и этот сапог. При этом в ноге Васса что-то хрустнуло. Онучи Хелье не стал разматывать, а просто разорвал на обмотки половину постельной простыни. Стало совсем темно. Луна еще не взошла. Хелье выбрался на карниз, повис на руках, и спрыгнул, слегка подвернув ногу при приземлении. Завернувшись в сленгкаппу, чтобы белая рубаха не выдала его в темноте, он побежал к роще и вскоре скрылся в ней. Хотелось есть.

Идти пришлось долго. Наконец Хелье вышел к сторожке у самого берега. Заржала лошадь. Хелье постучался. Сонный сторож открыл ему дверь.

– Я от Марии, – сказал Хелье. – Мне нужна лошадь.

Сторож мрачно посмотрел на него, вздохнул, и повел гостя в стойла. Сторожам положено давать монету. Монет у Хелье не было, все пропил. Он решил, что если разговор зайдет о деньгах, он просто задушит корыстного негодяя. Но сторож ничего не сказал. Правда, седлать лошадь он предоставил Хелье, а сам просто стоял и смотрел с немым укором.