Добротолюбие. Том II

Коринфский Святитель Макарий

208. Молитва наша взойдет в свойственное ей совершенство, когда в нас совершится то, о чем молился Господь к Отцу Своему: да любы, еюже Мя возлюбил еси, в них будет (Ин. 17, 26); и еще: якоже Ты, Отче, во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут (там же, ст. 21). Это будет тогда, когда вся наша любовь, все желание, вся ревность, все стремление, вся мысль наша, все, что видим, о чем говорим, чего чаем, будет Бог, – и когда то единение, которое есть у Отца с Сыном, у Сына с Отцом, излиется в наши сердца и умы, – чтоб как Он искреннею чистотою и неразрывною любит нас любовию, так и мы соединены были с Ним чистою и неразделимою любовию. Достигший сего вступает в состояние, в коем не может не теплиться в сердце его непрестанная молитва; тогда всякое движение жизни его и всякое устремление сердца его будет единая непрерывная молитва, предвкушение и залог вечноблаженной жизни.

209. Для достижения последнего совершенства в молитве надлежит утвердиться в памятовании о Боге неотходном, – к чему средством служит краткая, часто повторяемая молитва (Соб. 9, 36). Отцы наши нашли, что стремящийся к всегдашнему памятованию о Боге должен приобресть навык непрестанно повторять следующую молитву: Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися (Пс. 69, 2). – Стишок сей не

недостойно избран из всего Писания: он выражает все расположения, требуемые в молитве, и отвечает всем потребностям молящегося. Он содержит смиренное исповедание своей беспомощности, исповедание Бога единым Помощником, всегда готовым помочь, – веру и чаяние, что и ему, произносящему сию молитву, поможет и от всякой беды его избавит. Кто непрестанно призывает Бога сими словами, тот умно видит и сердцем ощущает Бога присущим себе и к Нему обращается как к Отцу с сыновнелюбящим сердцем, – и чрез то привлекает на себя Божий покров, осенение и ограждение. И соделовается таким образом сия краткая молитва непреоборимою стеною против нападения бесов, – разогнательницею шума мыслей, отразительницею помыслов худых, укротительницею страстных движений и воспитательницею всяких добрых насаждений в сердце. Отцы и заповедали нам: докучает ли страсть чревобесия в разнообразных своих проявлениях, – взывай: Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися; – или чувствуешь нужду в более строгом посте для укрощения плоти и не надеешься совладеть с собою, молись: Боже, в помощь мою вонми, и проч. Томит ли дух уныния, и снедает печаль, отбивая от всякого должного дела, говори: Боже, в помощь мою вонми; – или посетит душу некое обвеселение духовное, и тебе желательно сохранить его и возвысить, то же слово рцы: Боже, в помощь мою вонми. Подымется ли щекотание плоти со своею обольстительною сластию, – и боишься, как бы сей огнь не опалил благовонного цвета целомудрия, взывай: Боже, в помощь мою вонми и проч.; или вошла бестревожность и прохлада в члены твои, и ты желаешь, чтобы это доброе состояние продолжилось или навсегда пребыло в тебе, усерднее тверди: Боже, в помощь мою вонми и проч. Так и при всякой духовной нужде эту одну тверди молитовку; и будет она для тебя избавлением от всего худого и охраною в тебе всего доброго. Почему пусть она непрестанно обращается в груди твоей; при всяком деле и служении, на пути и за столом, при отходе ко сну и пробуждении не преставай воспевать стишок сей и поучаться в ней, пока чрез постоянное упражнение в сем навыкнешь воспевать его и во сне.

210. Плодом сего будет первее всего то, что ты отвергнешь все богатство своих помыслов, и удерживаемый единостию сего стишка, будешь все более и более навыкать объединению ума помышлением о едином Помощнике, зря Его всегда присущим тебе, всевидящим и всесодержащим. Отсюда потом, восходя к живейшему общению с Богом, начнешь насыщаться все более и более возвышенными тайнами, погружаясь в Бога, с Ним единым пребывая и Им единым удовляясь. Так наконец достигнешь ты и той помянутой выше чистой молитвы, которая не допускает уже во внимание никакого образа и не проявляется никаким звуком голоса или произнесением каких-либо слов, но с неудержимою живостию исторгается из сердца, неизреченно восторженного пламенным устремлением ума к Богу, и изливается пред Ним неизъяснимыми воздыханиями и стенаниями.

10. О руководстве в духовной жизни – рассуждении с советом опытнейших (Соб. 2)

211. Некогда собрались старцы к св. Антонию Великому и с вечера до утра рассуждали о разных духовных предметах, – и особенно о том, какая добродетель больше всех, которая могла бы сохранять нас неуловимыми для сетей обольщения диавольского и прямым путем вести на верх совершенства. Предлагались разныя мнения: одни выставляли пост и бдение; другие – нестяжательность и презрение всех вещей; иные отшельничество или удаление в пустынь; иные – человеколюбие. Когда таким образом все высказались, стал говорить бл. Антоний. «Все сказанное вами спасительно и необходимо для ищущих Бога и желающих прийти к Нему. Но дать первенство какой-либо из указанных вами добродетелей не позволяют опыты падения преуспевавших в них. Ибо и отличавшиеся строгими постами и бдениями, и пребывавшие неисходно в пустынном уединении, и доходившие до крайней степени нестяжательности, и щедрые милостынедавцы попадались в сети врага и падали. И причина этому, думаю, не другая какая была, как недостаток рассудительности. Ибо она научает человека идти царским путем, избегая опасных крайностей: в отношении к пощению, например, она не допускает ни до чрезмерного изнурения тела, ни до поблажек ему. В Евангелии она называется оком и светильником души: светильник телу, говорит Господь, есть око: аще убо будет око твое просто, все тело твое светло будет: аще ли око твое лукаво будет, все тело твое темно будет (Мф. 6, 22, 23). Как свет все освещает и око все видит, так и она, все помышления и дела человека пересматривая и обсуждая, выясняет и определяет, что должно делать, как и от чего следует удержаться. Когда же у кого не достает такой рассудительности, тогда дела его и помышления, не будучи строго обсуждаемы, текут, как течется, и тут враг успевает подставить ему кажущееся добро вместо истинного, и, прикрывая им ров или сеть, ввергает в них и погубляет его».

212. Решение св. Антония подтверждается бесчисленными примерами. Вспомним о жалком падении старца Ирона. Он вдался в крайне строгий пост и глубокое уединение, и чтоб как-нибудь не нарушить их, по внушению врага не стал приходить в обычные собрания пустынников по субботам и воскресеньям, где во взаимном собеседовании выяснялись разные пути и распутия жизни строгой. Обольстившись этим, будто добрым советом врага, он поддался ему еще в большем прельщении, – принял его за Ангела, когда он явился ему в сем виде, и согласился, по его слову, броситься в высохший колодезь, – расшибся и на третий день скончался. – Вот и еще пример: два брата, вознамерясь идти в глубочайшую пустыню, положили не принимать иной пищи, кроме той, которую подаст Сам Господь. Когда, блуждая по пустыне, они изнемогли до того, что уже и двигаться не могли, напали на них мазики – дикий и жестокий народ; но видя их в таком жалком положении, сжалились над ними и предложили им хлеба. Один одумался и согласился принять хлеб, хоть и от человеков, но как от Господа посланных; подкрепился и остался жив. А другой упорно остался при своем решении, – и умер от голода. Вот и еще: некто из строгих постников и уединенников счел себя достойным общения с Небесными Силами, – и враг не замедлил воспользоваться сим; стал являться ему, как ангел, давать откровения о делах и мыслях человеческих, производить в келлии свет без светильника. Достигши сим путем полного к себе доверия, он велел ему наконец принесть в жертву Богу

сына своего, подобясь Аврааму. И это конечно было бы исполнено, если бы сын, видя необыкновенные приготовления, не догадался убежать. – Еще: в Месопотамии одного воздержника и уединенника враг довел до беспрекословной веры снам, представив ему в сновидении два народа: христианский с апостолами и мучениками во мраке, бесславии, скорби и плаче, – и Иудейский с Моисеем, патриархами и пророками в лучезарном сиянии, в славе и радовании, – склонил перейти во иудейство и принять обрезание. – Довольно и этих примеров, чтоб убедиться, что нерассудительность есть открытая дверь к падениям и пагубе.

213. Рассудительность есть дар Божий, который однако ж надлежит развивать и воспитывать. Как? Отдавая все свое – на рассуждение опытнейших отцов. Это самая мудрая школа рассудительности, в которой научаются добре рассуждать о достодолжном даже и такие, которые не имеют особой к тому способности. Так решается вопрос, – как приобретается рассудительность. Приобретается истинная рассудительность истинным смирением, коею первым оказательством служит – открывать отцам не только то, что делаем, но и то, о чем думаем, ни в чем не доверяясь своему помыслу, но во всем следовать наставлениям старцев, и считать хорошим или худым только то, что они признают таковым. Такое действование и способствует безопасно пребывать на правом пути, и охраняет от всех сетей диавольских. Тому, кто свою жизнь располагает не по своему суждению, а по совету преуспевших, невозможно пасть от прельщения бесовского. Так предание рассуждению отцов своих помыслов заменяет свою рассудительность и научает ей. Враг не любит света; почему откровение злых помыслов тотчас, как они открываемы бывают, разгоняет их и истребляет. Как змея, извлеченная из темной норы на свет, старается убежать и скрыться: так и злые помыслы, будучи обнаружены откровенным признанием и исповедию, стараются бежать от человека. Это подтверждается многими и премногими примерами и опытами.

214. Авва Серапион рассказывает о себе: когда был я в новоначалии, то тайком от аввы брал себе сухой хлебец и съедал. Я делал это очень долгое время, и страсть овладела мною так, что я не мог одолеть ее. Совесть осуждала меня; я же стыдился сказать об этом авве. – Но по смотрению человеколюбивого Бога случилось зайти к старцу некоторым братиям, которые стали открывать ему свои помыслы и просить на них разрешения. Старец отвечал им, что требовалось, причем пришлось говорить и о воздержании в пище. Потом он прибавил: ничто столько не вредит монахам и ничто столько не радует бесов, как утаивание своих помыслов от духовных отцов своих. Слова эти сильно поразили меня; мне думалось, что Бог открыл старцу мои согрешения, и, пришедши в сокрушение, я начал плакать, – потом вынул из-за пазухи хлебец, который обыкновенно крал, и, повергшись на землю, просил простить прошедшее и молиться о сохранении меня от сего в будущем. Тогда старец сказал: признание твое освободило тебя от плена твоего; открывши свои грехи, ты поразил беса, уязвлявшего тебя при твоем молчании. Доселе ты попускал ему обладать тобою, не противореча ему и не обличая его, а теперь, будучи изведен из сердца твоего и обнаружен, он уже не будет иметь в тебе места. Старец не окончил еще речи, как показалось, будто горящий факел вышел из недр моих и наполнил всю келлию зловонием, так что присутствующие думали, что горит сера. Старец прибавил: вот Господь явно подтвердил истину слов моих и твоего освобождения. Так действием признания отступила от меня страсть чревоугодия, и с тех пор даже на мысль мне не приходило прежнее пожелание.

215. Что видим в Самуиле? – Он, с младенчества будучи посвящен Богу и удостоясь беседы с Ним, не поверил своему помыслу, но дважды воззванный Богом, спешит к старцу Илию и от него получает наставление, как должно отвечать Богу. Таким образом Бог Сам и того, кого удостоил собеседования с Собою, восхотел руководить наставлением старца, чтоб чрез то путеводить его к смирению. – Не то же ли видим и в св. Павле? Господь Сам призвал его; но тут же отсылает его к Анании, чтоб у него научиться пути истины. – И сам св. Павел после нескольких опытов проповеди Евангельской идет в Иерусалим проверить свое благовестие, да не како вотще течет (Гал. 1, 13-2, 2), – хотя ему осязательно сопутствовала благодать Святого Духа. Так очевидно, что Господь никому не открывает пути к совершенству, кроме руководимых к оному духовными отцами, как и чрез пророка говорит: вопроси отца твоего, и возвестит тебе, старцы твоя, и рекут тебе (Втор. 32, 7).

11. О степенях совершенства духовной жизни, по побуждениям к ней (Соб. 11-е)

216. Три побуждения заставляют людей подавлять страсти, именно: страх гееннского мучения в будущем или боязнь строгости законов в настоящем; надежда и желание получить Царство Небесное; наконец любовь к добродетели, или добролюбие. Что страх заставляет гнушаться скверны зла, о сем говорится в притчах: страх Господень ненавидит неправды (8, 13). Что надежда также удерживает от увлечения страстями, – о сем сказано: не прегрешат вси уповающии на Него (Пс. 33, 23). О любви же сказано, что она даже не боится падения греховного: любы николиже отпадает (1 Кор. 13, 8). Посему Апостол все дело спасения заключил в стяжании этих трех добродетелей, говоря: ныне пребывают вера, надежда, любовь, – три сия (1 Кор. 13, 13). Вера, внушая страх будущего Суда и мучений, отклоняет нас от скверны страстей; надежда, отторгая ум наш от настоящего ожиданием Небесных воздаяний, заставляет презирать все плотские удовольствия; любовь, огнем своим воспламеняя в нас любовь ко Христу и к преспеянию в духовных добродетелях, побуждает с совершенною ненавистью отвращаться от всего, что противно им. Хотя эти три добродетели все ведут нас к одному концу, т. е. побуждают воздерживаться от всего недозволенного; но степенями своего достоинства они много разнятся между собою. Две первые свойственные тем людям, которые, стремясь к преспеянию, не восприняли еще сердечного их возлюбления; третья же исключительно принадлежит Богу и тем людям, которые восстановили в себе образ и подобие Божие. Ибо один Бог творит все благое не из побуждений страха или воздаяния, но по единому благолюбию. Вся содела Господь Себе ради, говорит Соломон (Притч. 16, 4), т. е. по благости Своей Он обильно изливает всякие блага на достойных и недостойных; поелику не может быть ни огорчен обидами, ни раздражен беззакониями людей, как вечно совершенная и по природе Своей неизменная благость.

217. Посему, кто стремится к совершенству, тот с первой степени страха, собственно называемого рабским, должен постепенно восходить на стезю надежды. Здесь человек уподобляется уже не рабу, а наемнику; ибо действует в ожидании будущего воздаяния. Хотя он, уверенный в прощении грехов своих, уже не страшится наказания за них, а сознавая в себе добрые дела, чает получить за них добрую награду; но не мог еще дойти до расположения свойственного сыну, который в полной уверенности в отеческом всещедром к себе благоволении, не колеблясь почитает своим все принадлежащее Отцу.