Доброволец / Как я провел лето
Шрифт:
– Держи, братан, – протянул Вера сигареты раненому парню, – укорачивай жизнь на здоровье.
– Спасибо. Вот это подгон! За бинты сунь, а то фельдшер, зараза, заберёт, – попросил раненый, глазами показывая на свою перебинтованную по самую шею грудь. – Я тут один ходячий. Все остальные инвалиды безногие и полостники дырявые после операций. Лежат, твою мать, как мумии египетские.
– Сам ты, конь педальный, инвалид. Колян, прикури мне… – послышалось из открытых дверей машины.
– И мне… и мне, Мыкола, – раздались негромкие голоса из «брюха» медицинской транспорта.
– Я сейчас фельдшеру вашему… – дёрнулся было в сторону кабины Вера.
– Не… не,
Немец заглянул внутрь перевозки. По бортам салона автобуса в два ряда в высоту были устроены лежанки с бортиками, если их так можно назвать. А посередине шёл ещё один ряд, но уже без «соседей сверху». Это были «самые тяжёлые».
– Здорова, мужики. Откуда вас везут? – спросил Артём, немного поморщившись от пахнувшего неприятного запаха из салона.
– Во, бля… спросил. Тебе на карте показать? – насмешливо спросил кто-то, закашлявшись. – С передка! Прикинь…
– Митяй, не гунди. Пацанчик к тебе по-доброму, а ты… Скоро всё сам увидишь, парень. Немец? Зачётно! Мужики, у них тут немец свой, – ойкнув от боли, тихо засмеялся раненый Колян, прочитав позывной на разгрузке Артёма. – Кстати, мы тоже тут «эсэсовцев» везём.
– Жаль, что я до их кадыков дотянуться не могу, – с сожалением простонал с нижней полки Митяй.
– В смысле? Каких это эсэсовцев? – переспросил Гусь.
– Натуральных… прикинь. Вэсэушников двух раненых нам закинули. Один даже целый капитан. Гауптман, короче. Говорит, замком батальона был. Да, Геннадий? – крикнул в салон медицинской машины Колян, нечаянно сплюнув розовой слюной себе на подвязанную руку в гипсе.
– Так точно, – еле слышно послышалось из автобуса.
– Дальше слушайте, – подмигнул новым знакомым Колян. – А кто ты, Геннадий Иваныч, по национальности? А?
– Русский, – ещё тише произнёс вэсэушник.
– Не понял… Громче, а то людям не слышно.
– Русс… – закашлявшись, ответил раненый, закрывая рот подушкой.
– О, как! А фамилию свою помнишь, Генчик? – продолжал показательное выступление Николай.
– Степанов, – немного затянув с ответом, чуть слышно произнёс раненый украинский капитан.
– Русский… А что ж ты, падла, русский Гена Степанов по русскому Коле Бондареву из пиндосовской М-16 фигачишь? Сука ты гнилая! – задёргался и захрипел на своей лежанке, сплёвывая сгустки крови на пол, раненый в грудь и ноги Митяй.
– Не стрелял я…
– Что? Громче, не слышу!
– Не стрелял, говорю. Наш батальон только завели… – закрыв лицо простынёй, стонал русский украинец капитан Геннадий Степанов.
– Вот тварь! – опять сорвался на крик Митяй, в бессилии замотав головой. – Ты кому лапшу на уши… Мне? Снайперу? Вы посмотрите на его пальцы правой руки. Мозоли на костяшках, как у верблюда на коленях!
– Да, – кивнул головой Вера, – чтобы такие набить, полгода шмалять нужно. На хрена их везут?
– Да вот и я говорю… – согласился Колян, еле дотягиваясь губами до фильтра сигареты в загипсованной руке. – А особист сказал, чтобы не трогали. Мол, ценные носители информации. А кто их тут тронет? Нет, ну посмотри… Наши ж повернуться набок без посторонней помощи не смогут. Разве что я свой гипс об их бандеровские головы поломаю. Много вас, таких красивых, привезли? – понизив голос, спросил Николай у Гуся, придирчиво рассматривая экипировку сержанта.
– Ощутимо. Думаю, хохлы почувствуют, – так же негромко ответил сержант.
– Это хорошо. А то, честно говоря… – выплёвывая докуренную сигарету в канаву,
– Да ладно! – удивился в голос Немец, вопросительно посмотрев на Веру.
– Вот тебе и ладно. Патронов не жалейте, пацаны. Патроны ещё подвезут, а вот жизни нет. Нету таких складов с запасными жизнями, мужики, – нахмурив брови, жёстко ответил Николай, неожиданно выбрав себе в собеседники Немца. – Ты, молодой, вперёд не лезь. У старших учись, – кивнув на блестевшую в темноте лысину Черепа, наставлял бывалый солдат. – И про мамку помни, и про жену, если есть. Каково им будет, если тебя в гробике привезут? И это – если будет что везти… Ну и бздеть не надо, парни. Труса сразу видно. От таких сам подальше держись. Такие сами по глупости от пуль бегут, а других подставляют. Самое главное у солдата что? Вера! Вера, что наше дело правое, вера, что мы обязательно победим, вера, что нас с вами помнят, ждут и свои не бросят. Слышишь меня, парниша? Ждут и свои не бросят! Вот у нас в роте случай был…
– Бондарев! Размахался тут своими поломанными крыльями, не переслушаешь. Давай на своё место. Тягачи прошли, сейчас наши поедут, – неожиданно крикнул, вывалившись из кабины, пожилой прапорщик-военфельдшер.
К нему подошёл Гусь и, поздоровавшись, неожиданно спросил:
– Слышь, прапор, а чего вас на ночь глядя понесло? Ваши начальники медицинские не понимают, что в это время самая движуха на дорогах? Больше стоите, чем едете.
– Вот ты, блин, грамотный… – неторопливо закуривая, раздражённо ответил фельдшер. – А то, что по нашим красным крестам бандерлоги чаще хреначат, чем по технике, – в курсе? То-то! И на передке их снайпера военврача или санитара с красным крестом на рукаве ни за что не пропустят. Поэтому и санитаров вечно не хватает, их первыми выбивают… А это на мозги, знаешь, как давит. Вот и приходится ночами… Бондарев! Давай на место, начмед уже орёт! Колпин, заводи. Бывайте, мужики, нам до утра до Донецка дочухать нужно, – закончил разговор прапорщик и полез в кабину медицинской перевозки.
Николай засуетился, затоптался на месте, не понимая, как ему обратно взгромоздиться в салон медперевозки. Но мужики ему помогли. Немец с Верой посадили его себе на руки и, как на лифте, подняли раненого в салон машины. Тут же, выпустив кольцо сизого дыма, завёлся двигатель санитарки, и включились габаритные огни. Николай как-то неуклюже развернулся, долбанул загипсованной коленкой по раненому плечу вэсэушника, тот дико заорал, и колонна поехала. Немец бегом догнал выезжающую на асфальт машину и рывком закрыл хлопающую дверь кунга. А Николай ещё долго что-то кричал ему в закрытое окно, бодая на кочках перевязанным лбом грязное стекло. С моста сошла последняя машина из медицинской колонны. На головном бэтээре четыре раза моргнул узкий луч прожектора, дублируя команду по рации, и бронированная громада ожила, задвигалась, задышала.
Старший сержант разрешил Вере и Немцу перебраться на броню и продолжить движение в качестве наблюдателей. Парни забросили ближе к башне бэтээра пару матрасов и, раскорячившись кто как мог, подставили лица тёплому встречному ветру.
– Ну, как тебе? – наклонившись к плечу Немца, крикнул Вера.
– Жалко парней… да и хохлов тоже жалко, – поняв, о чём спрашивает Вера, ответил Артём.
– Жалко у пчёлки… – грубо отозвался напарник. – А как тебе философ с «поломанными крыльями»?
– Занятный мужик. Я вот сейчас думаю о том, что он нам там сказал. Как всё просто и правильно. Запомнить бы, – ответил Немец, задумчиво глядя в темноту ночи.