Доброволицы
Шрифт:
На бирже труда предложили записаться на очистку железнодорожного пути от снега. Меня записали в «интеллигентную» группу. Кого в ней только не было! Священник, гимназист, дамы из общества, учителя, адвокаты, офицеры…
Платили по 9 рублей в день, что считалось хорошим заработком.
Стоял морозный день, дали только две кирки, а остальным деревянные лопаты. Шествовать по рельсам пришлось до второй станции Петроград, когда же вернулась домой, то свалилась от усталости замертво, не будучи в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой. Больше не пошла.
Ударили
Но Котликова скоро свалилась. Меня не было дома, когда приезжал доктор. Вернувшись, я задала ей вопрос: «Что у вас нашел доктор?» — «Туберкулез…» — «Да вы что, смеетесь?» Я бросилась хлопотать о ее выезде. Доктор велел немедленно уезжать, так как сырой климат для нее пагубен. Через два дня я ее проводила на вокзал.
Накануне отъезда к нам зашла конный разведчик Прокопчук Анна и предложила поступить в тайную организацию. Подготовлялось восстание. Я записалась. Кажется, 5 января должно было состояться открытие Учредительного Собрания. Мы с Прокопчук отправились на сборное место.
Десятки тысяч петроградцев, неся полотнища с надписью «Вся власть Учредительному Собранию!», двинулись с пением к Таврическому дворцу. Со всех улиц вливались новые процессии. На последней улице, сворачивавшей вправо, была расставлена цепь солдат под командой офицера, требовавшего, чтобы все разошлись, иначе будут стрелять. Шествие остановилось. «Товарищи, двигайтесь дальше! Они не посмеют стрелять. Кто в передних рядах?»
Через толпу пробились две молоденькие барышни, держа на древке полотнище. Одна, багровая от волненья, проговорила: «Товарищи, солдаты церемониться не будут. Будут только жертвы!..»
Солдаты дали первый залп в воздух. Большинство манифестантов попадали на землю, но сейчас же, поднявшись, с пением двинулись вперед. Раздался второй залп, уже по ним. Упали раненые и убитые. А солдаты, перекинув винтовки, пошли в штыковую атаку. В один момент все полотнища были брошены, и все в панике бросились наутек.
Имевшиеся подворотни оказались закрытыми ранее туда заскочившими. Я увидела на земле стонущего раненого с перебитой ногой. Мы с манифестантом-солдатом пытались его поднять и занести в какой-нибудь дом. Должна честно сознаться, что я не столько думала о помощи раненому, сколько надеялась, что солдат, видя мое желание помочь пострадавшему, не пырнет меня штыком! Страшная штука русский штык!..
Подбежавший солдат ударом приклада столкнул меня на лесенку, ведущую в подвальное помещение. Я больно ударилась о ступени, но в первый момент, в состоянии возбуждения, не обратила внимания на это.
Манифестация была разогнана, полотнища разодраны. Раненых стали вносить в дом для оказания помощи. С других же мест доносилась стрельба, и там шел расстрел манифестантов.
Открытие Учредительного Собрания было сорвано. Я направилась домой.
Через день нам было приказано переселиться на жительство под видом курсантов (солдатские «университеты» для малограмотных) в одну из казарм, где помещалась наша группа — двадцать восемь человек Пятигорского ударного батальона.
Во время восстания нам отводился участок около Варшавского вокзала. Пока же у нас на руках было только несколько бомб и револьверов. Восстание предполагалось начать до 15 января 1918 года. Меня записали под именем Николая, а Прокопчук — Андрея. Все ударники — молодежь от семнадцати до двадцати восьми лет. Два прапорщика тоже под видом солдат.
Мы с Прокопчук в тот же день перебрались на жительство в казармы. Может быть, мое признание вызовет улыбку у читателей — мы, две молодые девушки, поселились среди двадцати восьми молодых мужчин!.. Но тогда мы все горели желанием бороться с красными поработителями. И как мы не видели в мужской части нашего батальона мужчин, так и они не видели в нас женщин. Мы были только товарищи по оружию!..
Глава 14. В ТЮРЬМЕ
За несколько дней пребывания в казармах мы так подружились с ударниками, что, казалось, не дни, а долгие месяцы провели вместе. На редкость симпатичные ребята.
Из оружия у нас было несколько ручных гранат и револьверов. Нас познакомили, как вставлять запал и, ударив, со счетом бросать бомбу.
Самым молодым ударником был парнишка семнадцати лет. Повествуя о своей голодной жизни, он рассказал, как добывал деньги на пропитание: «Пошел, заработал…», делая соответствующий знак рукой, означающий «украл». И вдруг один из ударников, лет двадцати пяти, расплывшись в улыбку, с отеческой нежностью начал гладить молодчика по голове, приговаривая: «Наш, наш…»
— Вы чем занимались?
— Вагоны разгружал… — Я поняла, что он имеет в виду. — На станции забирался в вагон с вещами пассажиров и на крутом подъеме, где поезд полз черепашьим шагом, открывал дверцу и выбрасывал тюки с чемоданами. А потом соскакивал сам. А здесь уже ждала подвода.
Я от души расхохоталась. В хорошую компанию попала!..
Через несколько дней поздно вечером вернулся из города встревоженный ударник:
— Товарищи, когда я заходил в казарму, то заметил часового у входной двери.
— Я пойду в разведку, — предложил другой.
Он сейчас же вернулся обратно:
— По всем коридорам стоят часовые. Никого не пропускают. Ясно, что это по нашу душу…
— Приготовьте оружие и держитесь поближе друг к другу. Будем пробиваться! — предупредил прапорщик.
С нами были два прапорщика, переодетых солдатами.
Мы все улеглись на нары, делая вид, что спим. В дверях выросли две фигуры вооруженных солдат:
— Прокопчук, Бочарников! (Как я уже говорила, мы были записаны — я под именем Николая, Прокопчук — Андрея.