Добровольная жертва
Шрифт:
Дункан пожал плечами:
– Не я выбирал методы, которыми его удерживает Братчина. Даже не намекал.
– Но просчитал!
– А тут и просчитывать нечего было, – ухмыльнулся магистр.
Она осуждающе глянула, коснулась двухцветного камня на руке.
– Не устаю удивляться, какие вы разные. Два брата, два Дика…
– Я не Дик! – зашипел Дункан, с яростью ломая ветку и швыряя обломки в костер. И тут же испуганно обернулся на застонавшую во сне девушку.
Дама осторожно погладила ее. Тень, внимательно слушавшая разговор людей, улеглась рядом со спящей. Девушка уткнулась в мохнатую лапу, как в
– Не сердись, – вздохнула госпожа Аболан. – Ты – гений перевоплощений, даже я не могу привыкнуть. А Рона никогда тебя не узнает. Но каково самому тебе? Теперь, когда она тебя ненавидит?
– Это не имеет значения.
Он сгорбился, неподвижные зрачки смотрели сквозь языки огня.
– Имеет! – она схватила его за руки. – У меня отняли всех, Дук. А ты… ты же мне как сын. Ты и Рона – все, что у меня осталось. Я приняла твой план ее спасения. Но я не могу принять такой цены. Еще не поздно остановиться. Ты еще не отдал себя твари!
Магистр осторожно отвел ее ладони.
– Десять лет назад наш договор вступил в силу.
– Боги… – прошептала она, отстраняясь. – Что же ты наделал, малыш! Зачем?
– Так было надо. Тебе ли удивляться, госпожа? Вспомни, на что пошел Владыка ради тебя – он изменил кровное естество, стал человеком. И у вас, вопреки всем запретам природы, родилась вполне здоровая дочь. С некоторыми пифическими изъянами, правда… Разве его любовь того не стоила?
Но госпожа Аболан не слушала, оглушенная ужасом:
– Разве можно сравнивать?! Он сделал это, чтобы мы были вместе. А ты… Ты отдал себя твари!
– Да. Я все рассчитал. Это был наилучший вариант будущего.
– Рассчитал? Ты… чудовище, Дук! Для кого – наилучшее будущее? Для нигов? – и вдруг она застыла с поднятой ко рту ладонью, поняла, наконец, правду, которую не хотела осознавать. – Ты – Детка!
– Нет. Все не так примитивно, как представляется маленькому человеческому разуму.
– Какая же тьма в твоей душе, мальчик мой! – слезы стояли в ее глазах. – Ты уже говоришь, как ниг. А если тварь нарушит…
– Ты не знаешь нигов. Олна не способна нарушить такой договор, она скорее пожрет сама себя! – он засмеялся, расправил крылатые плечи и откинулся в траву, заложив руки за голову. Взгляд его устремился в мерцающее небо.
Густая тень, охранявшая сон девушки, в недоумении покосилась на него непроницаемым глазом: этот глупец потерял все, что имел и мог иметь, отказался от своего мира и счастья в мире, и вместо любви наградой ему стала ненависть. И вот, пожалуйста, – радуется как щенок. Непостижимы эти люди!
Часть вторая
Нелюдь
1.
Ну сколько можно поэту писать для неразумных соловьев инструкцию по пробуждению юных дев: что на заре «ее» будить ни в коем случае не надо! На заре «она», которая я, – спит! И так, что слаще не бывает! И может прихлопнуть разбудившего ее свистуна подушкой.
Я потянулась за подушкой, но пальцы цапнули клок травы. С какой это стати моя постель поросла душистыми луговыми сорняками? Неужели дядюшка Кирон случайно капнул животворным пойлом и на ложе? А дубовые ножки ложа стали за ночь вон теми раскидистыми кронами?
Моего ложа не было вместе со стенами. Сумрачно-серых стен не было вместе с башней. И города Гарса тоже не было вместе с крепостью, в которой я так сладко, хотя и не по моей воле, засыпала на полу в чужой комнате.
Вокруг на самом деле была дубрава, разнеженная, позевывающая раскрывающимися цветами, поблескивающая росинками и сдувающая легкую туманную дрему со своего великолепного чела. Давно я не просыпалась так изумительно.
Соловей не утихал. И находился где-то совсем близко, за густым кустом бузины. Я его обогнула, и навстречу мне фыркнула желтогривая кудрявая морда. Соловей сразу умолк. Я вспомнила. Развернулась и поковыляла, куда глаза глядят. Нога все еще болела, но ходить я уже могла самостоятельно, без швабры. Спасибо тебе, дядюшка Кирон. Как в воду глядел. Живую. А глаза мои тут же уткнулись в полуобнаженную фигуру с саженными плечами, сидевшую поодаль в траве, скрестив ноги, и наблюдавшую за моими передвижениями с невозмутимым спокойствием.
– Доброе утро, – с легким зевком сообщила мне фигура ее личное мнение.
Красивое еще не доброе. У меня оно последнее, опять вспомнила я. Развернулась и отправилась в другую сторону, краем глаза наблюдая за навязчивым магистром. Пусть попробует остановить. Он рассмеялся, счастливым жестом заложив руки за голову и откидываясь в траву. И заявил так же привольно раскинувшемуся небу:
– Вы свободны, Радона. Никто не мешает вам идти туда, куда заблагорассудится. Не смею задерживать. Прощайте.
Не прощу. Но он действительно не собирался меня останавливать, и я продолжила путь обратно в Гарс. В надежде, что он находился именно в той стороне, куда лежали мои стопы.
Магистр решил, что я достаточно налюбовалась на его мускулистую грудь, и перевернулся, демонстрируя изнанку, подставив бронзово загоревшую спину и крылья плеч пока еще нежным утренним лучам пока еще молочно-розового, не занявшегося зноем солнца, подмигивавшего с дымчато-золотистого горизонта нашему высокому берегу. Волны длинных, до плеч, волос магистра тоже элегантно золотились. Да, хорош. Писаный красавец. Недописанный до Дика.
– Если в Гарс, то вам туда, – Дункан из вредности показал в противоположную сторону.
– И зачем же вы меня похитили, магистр? – Просто из вежливости поинтересовалась я мимоходом, послушно отправляясь в указанную сторону. А мастер еще утверждал, что этот умный-преумный – не такой идиот, чтобы выступить против Лиги и всех своих Орденов и медалей. И вот, оказался именно таким идиотом.
Похититель опустил волевой подбородок в скрещенные пальцы, заинтересованно разглядывая какую-то букашку перед носом и кося лазурным глазом, достаточно ли усердно за ним наблюдают. Меня передернуло: красуется, как последний петух. Только еще не кукарекает самозабвенно от восторга.