Доброй ночи, любовь моя
Шрифт:
– Алло! – с опаской позвал он.
Молчание.
Он повторил:
– Алло. Могу я поговорить с Жюстиной Дальвик?
В трубке щелкнуло. Запикали короткие гудки.
Следующим утром, пробудившись, он долго лежал в кровати. Ему приснилась Жюстина. Она раскачивалась на стоящих в ряд острых камнях. Босая, она все качалась и качалась, ноги ее соскальзывали. Над ней хлопала крыльями птица, поминутно пикируя ей на голову. Во сне был и он сам. Пытался прогнать
Ханс-Петер вылез наконец из постели. На улице было выше нуля, окно блестело от дождя. Четверть часа он простоял под душем. Затем снова набрал ее номер.
На этот раз она ответила. От звука ее голоса он мигом вспотел, забыл все слова.
– Алло? – вопросительно и немного глуповато протянул он.
– Кто это? – Голос ее звучал простуженно.
– Ох, извини, это Ханс-Петер. Ты, наверное, не помнишь меня?
– Конечно, помню.
– Как поживает нога?
– Лучше. Но еще болит.
– Это хорошо. Я хочу сказать, хорошо, что лучше.
Она засмеялась и тут же закашлялась.
– О, ты тоже грипп подцепила? У нас тут уборщица на работе, дочка у нее...
– Нет, вовсе нет. Я по утрам всегда такая.
– Я подумал... твоя книга.
– Да. Ты прочел?
– Да.
– И как тебе?
– Я хотел бы... ее обсудить с тобой. Лучше всего... так сказать... с глазу на глаз.
Смех у нее был низкий, глубокий. Он словно увидел ее: круглые щеки, веснушки на переносице. Он хотел спросить ее, что на ней надето, чем она занималась в тот момент, когда он позвонил, чего бы ей хотелось сейчас.
– Тогда приходи, – сказала она. – Приходи и обсудим.
На ней были черные легинсы и доходящий до колен свитер. А может, это было вязаное платье, он в таком не разбирался. Кончики пальцев у нее были ледяные.
– В доме собачий холод, – пожаловалась она. – Я топлю и топлю, но ничего не помогает.
– А на улице совсем не холодно.
– Правда?
– Нет, наоборот даже. Правда, я довольно быстро шел, раскочегарился.
– Чем тебя угостить?
Они прошли в кухню. Ханс-Петер заметил в мойке два бокала. С остатками красного вина. Он слегка поник.
– Сама бы я выпила крепкого кофе, присоединишься?
– Да, спасибо.
На поврежденную ногу Жюстина натянула толстый носок. Он отметил, что ей все еще трудно ходить. Она насыпала кофе в кофеварку. Привалилась спиной к кухонной стойке, вздохнула.
– Дело в том, что мне необходимо выпить кофе, чтобы стать человеком. Вчера мы засиделись. У
В ладонях у него закололо, взгляд метнулся к бокалам.
– В чем дело, у тебя что, ни разу похмелья не было, Ханс-Петер?
– Конечно, было. Только уже довольно давно.
– Не люблю я этого, весь день практически испорчен.
– Ну, если накануне вечер удался...
– Даже и тогда я этого не люблю.
– У тебя гости были?
– Не то чтобы гости. Приятельница заходила. Школьная подруга, мы в одном классе учились.
Его окатило искрящейся радостью, он почувствовал, как наполняется легкостью живот, как разглаживаются складки на лице.
– Тогда садись, – велел он. – Посмотрю твою ногу.
Ее руки так и остались висеть точно плети.
– Не хочешь?
– Да, но...
– С ушибами надо осторожнее.
– Может, наверху посмотришь? Если ты возьмешь поднос с кофейными чашками...
– А как же птица? Где она?
– Затаилась где-то.
В библиотеке было пыльно и неприбрано. На столе следы от бокалов. На окне стоял небольшой горшок с крокусами. Птицы нигде не видно.
– Тут бардак, как ты видишь, – заметила она.
– Меня это не смущает. Посмотрела бы ты, что у меня дома творится.
Он поставил поднос, придвинул стулья так, чтобы они стояли один против другого.
Ногти на ногах она покрыла красным лаком. Он стянул с нее носок и размотал эластичный бинт. Нога у нее подергивалась, она сказала, что боится щекотки.
На коже остались следы от бинта. Словно два маленьких вала, он провел по ним пальцем, потом охватил ладонью пятку. Кожа на пятке была мягкая, никаких мозолей.
– По-моему, нога опухла еще сильнее, – сказал он.
– Должно быть, от нагрузки. По дому-то надо передвигаться.
– Наверное, не стоит так туго бинтовать.
– Наверное.
– Жюстина... Можно я задам тебе один вопрос? Ничего особенного. Ты иногда чувствуешь, что жизнь от тебя ускользает?
– Да... Думаю, да, чувствую.
– Когда меня однажды не станет, ни одна зараза не вспомнит обо мне, не узнает, кем я был на самом деле.
– Полагаю, что и со мной будет так же.
– У тебя ведь детей нет?
Она покачала головой.
– Тебя-то по крайней мере люди вспомнят как внучку создателя империи «Санди».
Она чуть улыбнулась, верхняя губа у нее была изящная, красиво изогнутая, а нижняя вся в трещинках.
– И что? – спросила она. – Что с того?
– Даже если у человека есть дети, никаких гарантий, что кто-то о нем вспомнит. Но в этом случае человек в какой-то степени – творец. Какая-то часть его продолжит жить дальше... в следующем поколении, хотя, конечно, в несколько разбавленном виде.