Добрые предзнаменования (Пер. Виктора Вербицкого)

Пратчетт Терри Дэвид Джон

Все выглядело так, словно большая часть двадцатого века поставила на нескольких квадратных милях знак «Вне Пределов».

Анафема вытащила из своего указателя другую карточку и щелчком отправила его на другую сторону стола.

– Пришлось пойти, просмотреть кучу записей про страну, – проговорила Анафема.

– Почему это под номером 2315? Оно же раньше, чем другие.

– Агнес не в ладах была со временем. Не думаю, что она всегда знала, что куда идет. Я же сказала,

мы кучу времени [51] потратили, выдумывая систему для соединения их вместе.

51

А в оригинале «ages», что может значить и «века». Прим.перев.

Ньют поглядел на некоторые карточки. К примеру:

– Здесь она для Агнес необычно бестолкова, – посетовала Анафема.

– Почему Прелестные и Аккуратные? – спросил Ньют.

– Прелестные значит точные, безошибочные, – пояснила Анафема усталым тоном того, кто раньше это объяснял. – Раньше у этого слова такое было значение.

– Но послушай, – начал Ньют…

…он себя почти убедил в несуществовании НЛО, которое ему, ясное дело, привиделось, а тибетец мог быть, ну, он пока думал, кем, но чем бы он ни был, он не был тибетцем, а вот в чем он убеждался все больше и больше, это в том, что он был в одной комнате с очень привлекательной женщиной, которой, похоже, он по-настоящему нравился, или, по крайней мере, точно сказать нельзя было, что не нравился, а такое с Ньютом было впервые. И, похоже, куча странных вещей происходила, но если очень попытаться, лодку здравого смысла шестом вверх по течению подвигая, против сильнейшего течения улик, можно было притвориться, что все дело, ну, в погодном равновесии, или Венере, или массовых галлюцинациях.

Короче, чем бы там Ньют сейчас не думал, это был не мозг.

– Но послушай, – произнес он, – конец света сейчас на самом деле ведь не наступит, правда? В смысле, погляди вокруг. Не видно никаких международного напряжения… ну, большего, чем обычно. Почему бы нам на время эти штуки не оставить и просто пойти и, ну, не знаю, может, могли бы просто погулять пойти или что-то такое, я имею в виду…

– Ты что, не понимаешь? Тут что-то есть! Что-то, что на район влияет! – отозвалась она. – Все силовые линии перекрутило! Защищает район он всего, что его изменить может! Оно… оно…

Вот оно опять было: мысль в ее сознании, которую ей нельзя было, не позволено было ухватить, как сон после пробуждения.

Окна загремели. Снаружи качаемая ветром веточка жасмина начала требовательно стучать по стеклу.

– Но я не могу на этом зафиксироваться, – добавила Анафема, сплетая пальцы. – Я все перепробовала.

– Зафиксироваться? – переспросил Ньют.

– Я попробовала маятником воспользоваться. Попробовала воспользоваться теодолитом. Я, понимаешь ли, обладаю экстрасенорными способностями. Но оно, похоже, движется.

Ньют все еще достаточно контролировал свое сознание, чтобы правильно

перевести эти слова. Когда большинство людей говорили: «Я, понимаешь ли, обладаю экстрасенсорными способностями», – они имели в виду: «У меня сверхактивное, но неоригинальное воображение… я ногти крашу черным лаком… говорю с моим члеником», – когда же это говорила Анафема, звучало так, словно она признавалась в наследственной болезни, которой она предпочла бы не иметь.

– Армагеддон надвигается? – спросил Ньют.

– Различные пророчества говорят, сначала должен Антихрист явиться, – ответила Анафема. – Агнес говорит он… Я не могу его найти…

– Может быть, это не он а она, – заметил Ньют. – Все-таки это двадцатый век, в конце концов. Равные возможности.

– Мне не кажется, что ты это серьезно воспринимаешь, – резко бросила Анафема. – Вообще, ведь здесь никакого зла нет. Вот чего я не понимаю. Одна любовь.

– Прости? – переспросил Ньют.

Она на него беспомощно поглядела.

– Это трудно описать, – ответила она. – Что-то или кто-то это место любит. Любит каждый его дюйм так сильно, что это его ограждает и защищает. Глубокая, огромная, яростная любовь. Как здесь может что-то плохое начаться? Как может конец света в таком месте начаться? Это такой городок, где люди с удовольствием своих детей бы вырастили. Детский рай. – Она слабо улыбнулась. – Ты должен увидеть местных детей. Они нереальны! Прямо из «Собственной газеты мальчиков»! Все эти коленки с паршой, и «превосходно!», и мишени.

Она почти ее поймала. Уже чувствовала образ мысли, приближалась к ней.

– Что это за место? – спросил Ньют.

– Что? – закричала Анафема, когда поезд ее мыслей сошел с рельс.

Палец Ньюта постучал по карте.

– Говорят, «неиспользуемый аэродром». Вот здесь, гляди, к западу от самого Тадфилда.

Анафема фыркнула.

– Неиспользуемый? Не верь глазам своим! Был базой бойцов во время войны. Десять лет или около того Военно-Воздушная Верхнего Тадфилда. И прежде, чем ты это спросишь, ответ «нет». Я все это проклятое место ненавижу, но полковник гораздо разумнее тебя. Послушай, его жена йогой занимается.

Так. И что она раньше говорила? Здешние дети.

Она почувствовала, как ноги ее сознания под ней разъехались, и она свалилась в более личные мысли, ждавшие, чтобы ее подхватить. Ньют был, точно, ничего. А насчет провождения с ним всех своих дней – что ж, он не будет рядом достаточно долго, чтобы начать раздражать.

Радио говорило о тропических лесах в Южной Америке.

Новых.

Начал идти град.

Ледяные пули разрывали листья вокруг Них, когда Адам вел их в карьер.

Пес, скуля, крался следом, зажав хвост между ног.

«Это нечестно, – думал он. – Когда я уже почти привык ловить крыс. Когда я почти разобрался с проклятой германской овчаркой по ту сторону дороги. Теперь Он собирается всему этому положить конец, и я опять вернусь к горящим глазам и погоням за потерянными душами. Где в этом смысл? Они не сопротивляются, и никакого вкуса у них нет…»

Венслидэйл, Брайан и Пеппер думали вовсе не так связно. Они всего лишь чувствовали, что не следовать за Адамом так же невозможно, как летать; попытка сопротивляться силе, ведущей их вперед, приведет к множеству сломанных ног, и им все равно придется ползти следом.