Добрым словом и пистолетом
Шрифт:
…наверное, как-то так он и замахнулся, когда недоумевающий Тингол сидел на подлокотнике кресла и пытался понять, что это сейчас такое было и не показалось ли ему… Замах на совесть, такой, что уже много раз кулак молотом пролетал у Белега перед лицом, расходясь буквально на волос.
…еще так замахивался Турин. Когда некстати очнулся и отшвырнул от себя неузнанную фигуру, а у Белега, упавшего все на ту же многострадальную руку, потемнело в глазах и, как сейчас, вышибло дыхание. Он даже крикнуть не смог и только успел перевернуться и видел над собой вот так
Белег не стал отворачиваться или закрывать глаза, закрываться руками.
Наоборот — выбросил их вперед, как смог, вцепился, куда дотянулся — одной куда-то в болтающиеся лохмотья рубашки, а другой… Наверное, тоже куда-то дотянулся, но куда именно — уже не увидел, потому что тут в голове у него раздался грохот, что-то вспыхнуло, что-то с треском разорвалось…
И закончилось.
========== Глава VI. Вернейший из друзей ==========
Белег вошел в кабинет Тингола и в нерешительности остановился, не дойдя до стола.
— О! — воскликнул Тингол, сразу поднимаясь навстречу. — О как!.. Дождались!
— И? И что застыл как неродной? Падай, — Саэрос извернулся через спинку, смерил недовольным взглядом и ногой пихнул пустое кресло, приглашающе попинал снизу.
— Будешь что-то? — под стеклянное звяканье возле погребца разогнулся Даэрон — неловко, скованно прижимая к груди сразу несколько бутылок. — Только стопку себе сам бери.
А вот Маблунг ничего не сказал: приветственно воздел кулак из сумрачного угла возле шкафа и промычал что-то глухое, неразборчивое.
В кабинете было холодно, стыло.
Белег повел плечами и неопределенно помотал головой, переступил на месте и подошел, но все-таки не к столу, не к ним, а к террасному высокому окну — остановился посмотреть, что снаружи. Шторы на окне по всей длине были раздернуты, створка самую малость приоткрыта, и в нее заползал легкий летний сквозняк, приносил с собой запахи листвы и хвои, нагретой земли и трав, а дальше, в парке, было светло и солнечно, зелено, и клумбы пышно и пестро покачивались цветами.
— И что теперь? — спросил Тингол, подходя сзади, прозрачным отражением возникая на стекле. — Будешь помалкивать или поделишься?
— Чем.
— Ну я не знаю, тебе виднее…
Стукнуло рядом и ударило в нос спиртом и лекарствами — Даэрон тоже подошел и все-таки пристроил на край погребца стопку с чем-то темно-бурым, густым, почти черным, больше похожим на горькую микстуру, чем на настойку.
— Например, расскажи, о чем вообще думал…
— …серьезно?!..
— Нет, я понимаю глубину порыва и даже разделяю его, но…
— …что, кто-то заметил тень мыслительного процесса? Угадывались крохи сознательности?..
—
— Ну нет уж! эту чашу надо испить до дна, — Саэрос помотал головой и тут же схватился за шею, скривился. — Каждая глупость заслуживает порицания и осмеяния. Лично я готов с таковыми на свой счет смириться!..
— Сейчас как дам тебе по лбу, — посулил Тингол, и Саэрос немедленно, взахлеб, будто только случая такого ждал, расхохотался, но сразу поперхнулся и замолчал. Откашлявшись, все-таки закончил:
— А давай лучше я тебе дам, для симметрии?
— Прекратите, — повторил Даэрон.
Они четверо отражались в оконном стекле: и бледный до синевы Даэрон, печальный и, как всегда, понимающий; и схватившийся за свой лоб недовольный, изобразивший обиду Тингол; и вжавший голову в плечи, нахохлившийся Саэрос — раздраженно-обеспокоенный, дерганый и глядящий так, как он один умудрялся совместить — со злым откровенным упреком и с неявным хорошо скрытым сочувствием; и Маблунг, тот просто тихо подошел и тихо остановился, спрятался за спинами остальных. Своего лица Белег в стекле не видел.
— Только не начни вслух говорить глупости, — помолчав, попросил Даэрон.
— Какие.
— Думаешь, не видно?
Белег не ответил, зато Тингол подхватил охотно:
— Видно-видно! Ну и что теперь? Давайте я первый ударюсь в сетования, как я всех подвел, и тогда нам точно полегчает.
— Давай, — сразу согласился Саэрос. — Ударяйся. Размахнись посильнее.
— Ответное предложение!..
— Белег, — опять перебил их Даэрон, — это неумно.
— Мне все равно.
— Уже это неправда, но не буду спорить по мелочи. Вообще не буду с тобой спорить, просто скажу, что мы все достаточно пожили, чтобы уметь разделять, когда следует отвечать за себя лично, не прибавляя чужих ошибок…
— Хо-арош-шо… — раздался невнятный незнакомый голос — Маблунга; он говорил, запинаясь и растягивая слова, будто не слышал себя и будто что-то вязкое пережевывал, — п-подме-е…ечено. Отве…е…етственный… наш.
Даэрон замолчал.
В парке, откуда просачивался и призывно гладил лицо свежий воздух, прошел через лужайку Турин. Он шел уже не первый раз, меряя шагами один и тот же маршрут — почти готовую тропинку, от края лужайки к краю. Белег наблюдал за ним.
— Все это пустой треп и лирика. Вопрос по существу один: куда. Туда? сюда? — Саэрос встрял, но сразу отвлекся, дернул за рукав Тингола. — Да прекрати ты — насквозь проковыряешь! Я же предложил: зажми нос и выдохни резко, вдруг выправится?..
Тингол, свирепея, повернулся и все-таки замахнулся на него, но зато и вмятину свою на лбу трогать перестал, а Саэрос успел увернуться, и только голова у него на плечах от рывка стала съезжать набок, и ее пришлось ловить обеими руками.
Белег закрыл уши.
— …ты подумай… Если вперед, — и все равно даже так доносился до него мягкий, но настойчивый, проникающий голос Даэрона, — вперед страшно, но и просто тоже — в новое, в неведомое. Если здесь — никак, нельзя, не выходит… Если так, то вперед.