Добрый ангел смерти
Шрифт:
Разобравшись с вещами пленников и потратив минут пятнадцать на изучение записной книжки, принадлежавшей, по всей видимости, Петру, полковник Тараненко снова уселся на раскладной стульчик. Теперь его лицо выражало полную самоуверенность.
– Ну шо, можем дальше поговорить! – решительно произнес он. – Сперва с представителем «москалей», – и он проницательно уставился на меня. – Биографию свою рассказывать мне не надо, это мы уже читали. Начнем с другого – как это вас угораздило влезть в святые для каждого украинца дела. –
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Ну шо, конечно, ваш интерес к Тарасу Григорьевичу, да еще в таком, можно сказать, международном масштабе.
– Ну а что здесь такого запрещенного?
– А хто сказал, шо запрещенного. Нет. Я не говорил. Я бы сказал, шо это довольно деликатные дела, особенно, когда они выходят за допустимые пределы и начинают затрагивать интересы другого государства…
– Знаете что, – я снова ощутил острую боль в шее, и руки мои заныли с новой силой. – Мне трудно говорить в такой позе…
– Так повернитесь как-то по-другому, и не обязательно на меня смотреть, а то шею сломаете… – посоветовал полковник.
Я снова перекатился на живот, уткнувшись подбородком в край подстилки.
– Я не вижу, за какие пределы, кроме географических, я забрался… – выдавил я из себя с трудом, так как говорить в этой позе было нелегко – не хватало дыхания.
– Ну ладно, мы к этому вернемся, а пока поговорим с Петром Юрьевичем Рогулей, – он перевел взгляд на Петра.
– Нэма мэни про що з вамы говорыты, – процедил сквозь зубы Петр. – Щэ и росийською мовою! И нэ соромно украйинцю чужою мовою говорыты? А?
– А кофе «Якобе» пить и «Сникерсами» закусывать украинскому патриоту не стыдно? – сказал в ответ Тараненко. – Нет, шоб с собой львовские конфеты взять и отечественный кофейный напиток!
Полковник тяжело вздохнул. Разговора не получалось. Он поднял с песка папку с рукописью Гершовича, снова стал перебирать бумажки, приближая к глазам то одну, то другую. Нашел и рапорт-донос ротмистра Палеева. Внимательно прочитал его и задумался.
Думал он долго. Я даже успел вздремнуть – это был простейший способ отвлечься от ломоты в костях.
– Ну шо? – вернул меня к реальности голос «адидасового» полковника. – Надо решать, как быть дальше… Тут я уже разобрался, так шо длинные разговоры не нужны… Нужно копать… Токо надо решить: как. Волочить я вас не собираюсь…
– полковник скорее рассуждал вслух, чем обращался к нам. – Так шо, может, ноги развяжу… Токо не сразу… А вообще-то, – он посмотрел на лежавшую среди выпотрошенных сумок фирменную банку молотого кофе. – Вообще-то, было б неплохо кофейку…
И он прикусил губы.
А солнце поднималось, и дневное воздушное тепло опускалось с неба на песок, высушивало ту мизерную влажность, которую подарила этой мертвой земле ночь.
– Как вы тут кофе варите? – спросил полковник, глядя на меня.
– Женщины собирают
– Хворост? – переспросил, оглядываясь полковник. – Где ж тут его собрать?
Я вон на сухом спирте себе еду грел, да он кончился…
У меня в голове возник план возможного спасения, хотя представить себе полное избавление от всей этой компании было невозможно. По крайней мере в этот момент.
– Гуля знает, где хворост искать, она же местная, – и я указал взглядом на свою связанную жену.
Полковник Тараненко тоже посмотрел на нее, пожевал в задумчивости губы, провел рукой по гладковыбритым щекам и проверил пальцами, правильно ли топорщатся его ухоженные густые усы.
– Вот шо, – заговорил он. – Я ее развяжу, она – лицо посторонней национальности, пускай воду вскипятит… А вы пока полежите, вам кофейку тоже хватит…
И полковник наклонясь над Гулей, развязал ей руки, потом – ноги.
Мне казалось, что Гуля, как только он развяжет ей руки, даст ему по морде.
Но она потерла запястья, уселась, спокойно осмотрелась по сторонам.
– Иди за хворостом! – сказал ей полковник, и она послушно пошла.
«Может, так и лучше, – подумал я про Гулю. – По крайней мере в нужный момент она и меня развяжет, а там, может, оставим полковника втроем с Петром и Галей. Вот им весело будет. И ну этот дневник к чертям, пусть сами копают – лопата у них есть!»
Полковник, проводив любопытным взглядом Гулю, снова взял в руки папку и понюхал. Потом присел возле меня на корточки и понюхал меня.
– Шо это ты корицей пропах насквозь? Пироги с корицей любишь?
– Нет, просто украинско-российскую границу в вагоне с корицей переезжал, вот запах в кожу и въелся, – пошутил я.
– А-а, – протянул полковник, всерьез восприняв мои слова.
Когда солнце поднялось еще выше, время потянулось медленно, как древесная смола. Петр вдруг сухо закашлялся и попросил у полковника воды. Тот нашел баллон и напоил связанного пленника. Мне было забавно наблюдать, как приближались друг к другу пшеничные усы Тараненко и черные усы Петра. Полковник с каким-то особым удовольствием поднимал балон над головой пьющего, словно заставляя его делать большие, до захлебывания, глотки.
– Эй! – вовремя спохватился я. – На кофе не хватит! Это же вся вода!
На лицо полковника возвратилось серьезное выражение. Он тотчас отнял баллон от лица Петра и прикрутил сверху пластмассовую крышечку.
Вскоре вернулась Гуля и развела костер. А минут через двадцать над котелком поднялся первый пар.
Полковник достал из своего рюкзака поллитровую алюминиевую кружку и ложку.
Насыпал в кружку молотого кофе и присел у костра, ожидая кипения воды.
Гуля отошла в сторону и принялась укладывать свои вещи обратно в двойной баул.