Добрый дедушка Мороз
Шрифт:
— Как ты можешь так говорить! Гейрт, ты не такой! Никто не заслуживает смерти только по прихоти какого-то плохого человека!
— Да как ты не поймешь уже, наконец! — заорал он, а в глазах Кинни вдруг отразилась вся его боль от безысходности, кольнувшая иглой его душу. — Я — убийца, у меня работа такая, видишь? И сделать с этим ничего нельзя! Мой босс поставил мне ультиматум, или я собираю онгхус в «Бездонную бочку», или он пошлет головорезов за моей головой. А значит, и за твоей! И мне ничего не остается, как согласиться на его условия, потому что…
— Тебе не все равно… — тихо прошептала Кинни, глядя на него во все глаза. Ему не все равно!
— То, что делал всегда. Рада? Сюрприз! Ты пошла со мной, поверила мне, а я оказался ублюдком, так что привыкай, девочка, ко взрослой жизни! — и он, обойдя ее, принялся откапывать контейнер, отворачиваясь и пряча взгляд. Так же, как и когда он уходил, оставив ее на Ситуке, от неясного чувства сжималось что-то в солнечном сплетении и одновременно становилось больно вздохнуть.
Кинни глазам не могла поверить. Это не могло быть правдой, ведь все так хорошо начиналось! И Гейрт, он… не такой! Она чувствовала это, знала. Он добрый и чуткий, и не будет убивать никого, даже если… Даже если это вопрос их жизней? Но ведь есть другие способы! Должны быть! Все будет хорошо. Ведь правда?
— Гейрт! — в отчаянии прошептала Кинни. В ее душе боролись самые противоречивые желания. — Ведь можно по-другому!
— Нельзя по-другому, — почти безжизненным голосом поговорил Гейрт, качая головой. — Босс дал мне всего неделю, а за этот срок по-другому не получится. Я должен это сделать!
— Нет, не должен!
Она вдруг порывисто подошла к нему и, обхватив ладошками его лицо, привстала на цыпочки, притянула к себе, заглянув в глаза. Морозный воздух наполнился чем-то сладким, пряным, дурманящим… Его ресницы дрогнули, прикрывая серую бездну, пропасть, вселенную, которые в них отражались. И Кинни провалилась туда, осторожно коснувшись его приоткрытых губ. Нежно целуя его. Почему, зачем, как… все это осталось в прошлом, потому что сейчас она делала именно то, что подсказывало ей сердце, едва уловимо стуча. Она больше не слышала его удары, ощутив запах мужчины, и закрыла глаза, чтобы утонуть в этом чудесном ощущении…
Гейрт был весь напряжен, как каменное изваяние, а его губы оказались очень твердые, сухие и… горячие. Она раньше ничего подобного не делала, и сейчас чувства захлестнули ее, поглотили с головой. Вдохнуть она вдохнула, когда только приблизилась к нему, а как выдохнуть… забыла окончательно. Робость тут же сдала свои позиции. Голова закружилась, ноги потеряли опору. В голове у Кинни всполохами метались обрывки мыслей, но ярче всего были расцвеченные радуги и сладкая нега, в которую погружалось ее тело. Вкус этих чувственных губ, запах, ритм его теплого дыхания. И ощущение, когда она, казалось, слышала пульсацию своей и его крови…
От неожиданности и нелепости ситуации Гейрт даже растерялся, но уже через секунду понял, что происходит. Сладкая дрожь пробирала тело до озноба, когда пухлые девичьи губы аккуратно прижались к его рту, словно пробуя на вкус и, наверное, надо было бы это прекратить как-то… но ему совершенно не хотелось. Эта мысль даже оформиться не успела, как он инстинктивно втянул в грудь воздух и обхватил Кинни, прикрыв глаза, прижимая ее к себе покрепче. Почти не дыша.
Гейрт очень даже ярко ощутил ее хрупкое тело сквозь тонкую ткань комбинезона, и стало совершенно необходимо сделать поцелуй глубже, потому что стоять вот так, просто соприкасаясь губами, он
Он чуть приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на Кинни, но увидел только рыжие пушистые ресницы, щекочущие его щеки, и россыпь веснушек. Сердце мучительно толкнулось в грудину, и ему захотелось взять ее лицо в ладони, погладить бархатистую кожу. Волнистые волосы Кинни растрепались, и он, уже совершенно ни о чем не думая, скользнул в них пальцами, зарываясь, наслаждаясь их шелковистостью и мягкостью. Где-то в груди зародилось неиспытанное доселе, необъяснимое чувство, и наслаждение окатило Гейрта целиком, будто внутри взорвался целый фейерверк, эмоции обрушились на него водопадом.
Если именно это и был тот самый онгхус, то теперь он понимал, зачем его поглощают. Это бесподобно, невообразимо, сердце Гейрта выбивало сумасшедший ритм, он чувствовал, как Кинни отвечала ему, сильнее притискиваясь, а ее маленькие руки сначала поднялись к затылку, легонько погладив пальцами, а потом опустились вниз, на плечи, и целые полчища мурашек прокатились по его телу, хотя ничего особенного она не сделала.
Кинни совершенно растворилась в его объятиях и ничего не хотела с этим делать, молила только об одном: чтобы эта сказка никогда не кончалась. Гейрт ответил на ее поцелуй, обнял, крепко прижав к себе, будто взял под свою защиту, и это было едва ли не самым прекрасным, что случалось в ее жизни. Это было что-то… волшебное. Она чувствовала, как его ладони гладят ее, чувствовала, как бережно и осторожно он раздвигал языком ее губы, и уже ничего не соображала, только то, что он рядом и что теперь все будет хорошо…
На тихий приглушенный писк они сначала даже не обратили внимания. Гейрт вообще уже ничего не контролировал, его мозг отказывался мыслить адекватно. Он совершенно не хотел ни о чем больше думать, кроме того, что он целовал самую прекрасную девушку во вселенной. Рыжие ресницы вздрогнули, Кинни распахнула глаза и, отстранившись, погладила пальцем его щеку. Ее прикосновение — разряд тока. Дышала часто-часто. Гейрт смотрел на нее и не мог поверить, что все это происходит с ним… «Так вот как, оказывается, это должно быть! Вот зачем искусственники поглощают столько онгхуса!» — и Гейрт даже не удивился, что способен сам испытывать эти потрясающие эмоции. Рядом с ней он становился настоящим. Теперь это стало совершенно очевидно. Сумасшествие!
— Что это так пищит, Гейрт? — удивленно спросила Кинни, а он даже не понял вопроса, все его внимание было поглощено рассматриванием ее припухших и таких манящих губ.
— Не знаю, но мне как-то плевать… — Не в силах больше быть от нее так далеко, он наклонился и опять прижался к ней губами. Еще, и еще лаская, касаясь кончиком языка ее рта, целовал так, что дух захватывало у обоих, и тела их становились легкими, невесомыми и, казалось, будто отрывались от земли и парили в пространстве. «Какая она теплая, мягкая, нежная…» — что-то еще всплывало вспышками, отдельными образами, но тут же бессильно таяло под напором эмоций. Кинни ощущала его сильное тело под одеждой, к которому она была так тесно прижата, литые мускулы перекатывающиеся от каждого движения, сдерживаемую сейчас мощь, и просто сходила с ума. Весь мир в этот миг был сконцентрирован там — в расширенных на всю серую радужку глубоких омутах черных зрачков, в которых она утонула…