Добрый убийца
Шрифт:
— После твоего напитка двое суток не уснешь, — сказал Петр и посмотрел на часы. — Девятый час уже. Поеду к Боброву на Петровку. Пора полковнику объяснить, что к чему.
— Валяй, если не спится. А я после кофе как убитый отключаюсь. Стоит голову на подушку положить, — признался Иван Григорьевич.
Ерожин надел куртку и, не прощаясь, двинул из генеральской квартиры. В дверях остановился, посмотрел в глаза генерала и вышел.
Усаживаясь в машину, снова вспомнил жену. Вспомнил, какая тоска была в ее взгляде,
Возле палаты собралась вся Надина семья.
Даже Кроткий после больницы поехал с Верой ночевать на Фрунзенскую. Петру Григорьевичу было стыдно оставаться с Аксеновыми, и он отказался.
Машин в городе оказалось не так много, как обычно в это утреннее время. Через пять минут Ерожин свернул к управлению.
Бобров проводил свое утреннее совещание.
Выглядел Никита Васильевич бледным и усталым. Ерожин понял, что и полковник ночью не спал.
— Здравствуй, Ерожин. Слышал, у тебя дома нехорошо. Спасибо, что приехал. Сейчас отпущу своих орлов и возьмусь за тебя, — пообещал Бобров.
Ерожин пристроился в уголок и, слушая наставления начальника отдела своим подчиненным, продолжал думать о Наде.
Не застав жену дома и обнаружив злополучное письмо Шуры, Петр Григорьевич сразу почувствовал, что с Надей не все в порядке.
А узнав от Аксенова, что она поехала к нему за деньгами, все понял и помчался на Фрунзенскую. Туда и позвонили из больницы.
— Ну что, подполковник? Зачем меня вчера приложил? — обратился Никита Васильевич к Ерожину, «накачав» своих работников.
— Почему — приложил? — притворно удивился сыщик.
— Не сказал, кого именно из Ахалшвили надо ловить. Я бегал за Отарием, а ткнул пианиста не он, — пояснил Никита Васильевич.
— Почем я знал, какой Ахалшвили тебе нужен? — слукавил Петр Григорьевич.
— Ладно, я не барышня. Мне очки втирать не надо. Выкладывай все, что знаешь, — проворчал Бобров.
— Сначала ты выкладывай. Я у тебя не служу, ты мне зарплаты не платишь, поэтому начнем с тебя, — усмехнулся Ерожин.
Бобров встал, вышел из кабинета и через несколько минут вернулся со свертком в руках:
— Погляди, красивая вещица.
Ерожин развернул бумагу. В прозрачном пластиковом пакете лежал длинный острый нож, похожий на миниатюрный меч. На его золоченой рукоятке имелась грузинская надпись.
— Где нашел? — спросил Ерожин, любуясь оружием.
— В урне Домодедова, — прищурился Бобров. — Но это еще не все. Ножичек я получил вчера, а вот эту бумажку сегодня, пятнадцать минут назад. — Бобров раскрыл ящик письменного стола, вынул лист бумаги и протянул Ерожину:
— Читай, это тебе будет любопытно.
Петр Григорьевич взял в руки бумагу и пересел к окну. Факс пришел из Пятигорска.
— Понятно. Что дальше? — спросил Ерожин, возвращая факс Боброву.
— Нищий не смог назвать даты и времени.
Но приблизительно день вспомнил. Я посмотрел сводки и нашел очень любопытный фактик. В те дни под Батуми разбился самолет рейсом из Пятигорска. — Никита Васильевич ждал реакции подполковника.
— Вот в чем дело! — воскликнул Ерожин и вскочил с места. Он снова взял факс и еще раз внимательно его перечитал.
— Ты доволен? — поинтересовался Бобров.
— Не то слово. Я хотел еще вчера сам податься в Пятигорск, да жена попала в больницу, — ответил Петр Григорьевич.
— Что с Надей?
— Ничего, уже все в порядке.
Никита Васильевич понял, что подполковник на личные темы говорить не хочет, и с удовольствием вернулся к делу.
— Теперь твоя очередь. Я тебе свои карты выложил.
Ерожин прошелся по кабинету, постоял у окна, затем сел напротив Боброва и тихо сказал:
— Вендетта.
— Ты имеешь в виду кровную месть?
— Именно так, — подтвердил Ерожин.
— Но мы с тобой не в Испании. О кровной мести среди грузин я ничего не слышал.
— В Грузии живет не один народ. Там есть мегрелы, есть хевсуры, есть сваны. Среди горцев такой обычай сохранился. Нодар Местия — сван. Ахалшвили тоже. Просто они давно не живут в горах.
— Допустим. Но с чего такая уверенность?
В этом преступлении обе жертвы — музыканты. Тебе не кажется это странным? — заметил Бобров.
— Казалось. Когда я узнал, что Местия скрывал свою музыкальную профессию, такое подозрение родилось и у меня. Но долго я с ним не носился. Бармен в «Интуристе» Новгорода, рассказывая мне о сванах, обронил что-то об их пристрастии к вендетте. После этого я уже не сомневался. Тут кровная месть.
— Сейчас мои орлы поехали в аэропорт.
Они встретят полковника внутренних дел Грузии, моего друга, Резо Салакаури. Мне бы хотелось, чтобы ты был при нашем разговоре, — попросил полковник.
— С удовольствием. Неплохо было бы до этого задержать убийцу, — согласился Ерожин.
— Мы уже распечатали портрет Ахалшвили-старшего. Думаю, ему не скрыться. Все вокзалы и аэропорты предупреждены. На трассах тоже идут проверки.
— Это хорошо. Но не думаю, что такой человек — генерал, большая шишка на батумской таможне — станет убегать, как заяц, — усмехнулся Петр Григорьевич.
— Тебе многое известно, поделись с другом подробностями. — Никита Васильевич нажал кнопку и, вернув вошедшему эксперту пакет с кинжалом, приготовился слушать.