Добудь восход на закате
Шрифт:
—... Поджог и грабеж, папаша. Чо-нить желаешь добавить?
— Многовато, господин лейтенант, не было ни того, ни другого. Сам же видишь — не грабитель я.
— Вижу, что ты подонок и окурок жизни. Надо еще проверить «глухари»: не ты ли последний год маньячил в Центральном парке?
— Ну зачем вы так, господин лейтенант. Ведь я ни в чем не виноват, я клянусь...
— В парашном отсеке будешь теперь клясться. На парашу и на коровную мамашу. Где взял бутылку?
— Подарили. Сегодня утром.
— Врешь. Хорошо... Кто подарил, когда, при каких обстоятельствах?
Не стоило выдавать Нигера, ни к чему хорошему
— Господин лейтенант, я вижу — дело серьезное вы мне вешаете, мне нужно позвонить.
Господин лейтенант выпучил глаза и рассмеялся от неожиданности, и патрульный, что привел человека в отделение, тоже засмеялся. Но лейтенанту вдруг пришла в голову мысль, что они нарвались на «спецслужбу» под прикрытием, попались «на живца» и со страху перед возможной катастрофой мозги выключились, отказались осознавать помойный запах, черные бугорки зубов, трясущиеся руки и щеки, никак не похожие на грим спецагента...
— Мы... Гм... Мы закон знаем, вот телефон, звони. Один звонок тебе положен.
— Фуэнтос, ну-ка заткнулся, пошел рапорт писать, подробненько..., все как было... Понял?
Испуг начальства передался Фуэнтосу и он молча упал на стул в углу, лихорадочно зашуршал писчей бумагой...
«Господи! Господи, только не подведи! Ведь забьют, собаки, если не дозвонюсь... Слава, те, Господи!..»
— Рик, это ты? Это папа... Из полиции, тридцать первое отделение... Тридцать первое, возле «Двух Стадионов». Ни за что, честно... Спасибо, дорогой, ох, спа...»
— Ну и что? — Лейтенант задышал, оттаял, да и какое к черту прикрытие, когда за километр видно: бомж и синяк. Еще и звонил кому-то... — Не во Дворец, часом, звонил-то? А? Папаша?
— Нет, сыну, сейчас подъедет.
— А сын у тебя кто?
— Тоже типа юрист, только в частной конторе работает...
— Ну... подождем, посмотрим, что это за юрист такой... Может, весь в папу...
«А если не в папу, — мысленно продолжил лейтенант, — то... Фуэнтоса на улицу, чтобы не завидовал, то, да се... Меньше сотни..., двух сотен — брать нельзя, потому что полтинник патрульному положен — отдай и не греши... Трех сотен, потому что сигнал о поджоге все-таки был, этикетка прилагается, как говорится... Но если старик наврал... «
— Слушаю вас? Лейтенант Палмер. Да. Задержан, поскольку нарушал общественный порядок. У нас все в ажуре, все в книгу занесено, никто и пальцем не тронул, приезжайте и смотрите, господин адвокат. Вот и приезжайте. Да. Мы тут работаем и вы нам не ревизор. Да. Вот по закону и действуйте. Да насрать.
— Слышишь, Фуэнтос, о какая важна птица у нас! Адвокат звонил. Вот увидишь: привезет нашему деду разрешение ссать напротив Дворца.
— Что, дед, лапа наверху, а? — Палмер храбрился, но и сын-юрист, и адвокат, молниеносно выскочивший из телефонной трубки ради какого-то бомжа... Эт-то надо не спешить...
— Фуэнтос, хватит бумагу и воздух портить, давай ее сюда. Ну-ка проветри тут, да мало-мальский порядок наведи,
Фуэнтос как раз двигал стулья и обернулся на шум. Человек вошедший в двери не так уж сильно походил на юриста, скорее на оперативника-силовика, если взять на веру слова о его принадлежности служителям закона... Но служители на работе одеваются более скромно, а этот расфуфырен как министр, даром что молодой. Тройка, запонки, галстук... Носки и кальсоны тоже, небось, шелковые. Шрам на роже. Ну-ну... Такие хорошо платят, повезло летёхе.
— Лейтенант Палмер, слушаю вас.
— Добрый день. Я по звонку... Ого! Вот так встреча. Палмер, Санди Палмер! 68 школа, 10-б. Не узнаешь?
— Ха... Чари... Ричард... Черт, сейчас вспомню... Из параллельного, «а», если не ошибаюсь? Рики!
— В точку.
Оба вдруг замолчали неловко, вспомнив причину встречи.
— Что-нибудь такое серьезное?
— Да нет. Нарушал. Распитие в неположенном месте. Был сигнал, не подозрение даже, что хищение... имело место... Да фигня. Твой? Поди, посмотри...
Вот этого мига человек-бомж страшился больше всего: когда сын взглянет на него и увидит его с близкого расстояния во всей полноте... Таков, как он есть сейчас... Вот он смотрит. Спрашивает о чем-то...
— Нормально, сынок. Все нормально...
Ушел. Отвернулся и ушел. Но он же не совсем, а с лягавыми договариваться... И стыда-то особенного не случилось. Господи, что со мной стало... Я должен бы умереть на месте, а я даже и не... Это пьяные слезы, и сам я полное ничтожество... Вот если бы я... Человек кряхтя сел на корточки и прижмурился, чтобы скоротать время за привычной мечтой о том, как вернется к нему благополучие, молодость, уважение окружающих... Но и мечты в последнее время стали какими-то скудные, не сладкие, к тому же то и дело отравляемые невзгодами, тем же воображением и насланные... Обязательно присутствовали в этих мечтах выпивка, мстительное торжество над многочисленными обидчиками... Только все наладится в грезах, как вдруг, откуда не возьмись, очередные беды, угрозы, которые надо перемечтать новыми хеппи-ендами, а уже устал и не хочется ни о чем мечтать. Выпить бы, вот чего надо бы...
Вот, еще кто-то вошел... Ага, адвокат... Но теперь он там лишний, раз сын знает лягавого, а тот его. Когда сын учился в десятом классе, то он с ними уже не жил... Или жил? Надо бы вспомнить, а не вспоминается, в голове один мусор... Смеются... Натужно там, наверное, Рику смеяться, зная, что эти двое знают, что он его отец... Вонючий бомж из обезьянника... Вот когда начал стыд-то подпирать... Выпить бы...
— Выходите. — Фуэнтос был хмур и через силу любезен: ничего ему не обломится с этого сумасшедшего алкаша, хоть он и видел, как тот гусь в шелковом галстуке сунул Палмеру прямо в нагрудный карман, два с половиной ноля, пятисотку. Хорошо тем, кто с образованием, а он — и улицу паси, и за уборщицу... Можно было бы пойти на принцип и загнать наверх рапорт... о подозреваемом в ограблении и поджоге... Рапорт не слать, конечно, потому что словам лейтенанта поверят быстрее и плевать против ветра глупо... Но проявить готовность..., вслух..., чтобы летёха понимал, что нужно делиться... Нет, к черту, связываться из-за вшивой сотни...