Добыча
Шрифт:
Безмятежно журчит каменный фонтан.
Она поднимает взгляд на молодого гостя, тот коротко кивает, смущаясь, и уходит.
Девственник, думает она, продолжая медленно танцевать на траве.
Осталось всего десять дней: этого времени Аббасу никак не хватит, чтобы вырезать солдата из цельного куска дерева, как тигра. Поэтому он собирает солдата из нескольких блоков.
Аббас и Дю Лез как раз подгоняют отверстие трубы ко рту, когда кто-то стучит тростью о порог мастерской.
– Вот ты где, негодяй! – человек в дверном проеме снимает шляпу
Плохо понимая французский посетителя, Аббас смотрит на Дю Леза. Дю Лез закрывает глаза и вздыхает, как будто надеясь, что когда он их откроет, посетитель исчезнет.
– Мой дорогой Мартин, – говорит Дю Лез, – что могло оторвать вас от кузницы?
– О, не прикидывайся дурачком, ты сам пригласил! – Мартин вешает шляпу на токарный станок.
Дю Лез знает Мартина совсем поверхностно: они учились в одной часовой школе в Париже.
Но если Дю Лез сделал карьеру часовщика, то Мартин переключился на инженерное дело и вот уже десять лет служит в оружейной мастерской Типу. Однажды за долгим ужином в доме министра Мартин поведал Дю Лезу печальные подробности своей женитьбы: как он влюбился в обеспеченную мусульманскую девушку, как уговорил ее семью принять его предложение, как женился вопреки желанию собственных родителей, и как его возлюбленная Шахина умерла через два дня после рождения их дочери Жанны.
– Прекраснее женщины я не встречал, – сказал он, и слеза упала в остатки пахты. Дю Лез выразил соболезнования, но втайне поклялся никогда больше не садиться рядом с месье Мартином.
– Моя дочь хотела увидеть ваше творение, – говорит Мартин и проводит ладонью по лбу, осматриваясь вокруг. – Как и я, если честно.
Только теперь Дю Лез замечает девочку девяти или десяти лет, стоящую в дверях. Она заглядывает в мастерскую, застенчивая и осторожная, в желтой шелковой юбке. Мартин что-то ей шепчет. Она быстро делает реверанс Дю Лезу, осматривает стены, медово-каштановые волосы собраны в две смазанные маслом косички, руки сложены, будто ее предупредили ни к чему не прикасаться.
На каннада Дю Лез говорит Аббасу, чтобы тот сделал ей юлу – из бруска, который уже установлен в токарном станке. Аббас кивает и снимает шляпу Мартина со станка, держит ее в обеих руках, ожидая, когда Мартин заберет ее и переложит в другое место.
Мартин ничего не замечает.
– Вы потрясающе овладели местным языком, – говорит он Дю Лезу по-французски. – С закрытыми глазами вас можно принять за местного жителя.
– Нет, если вы местный, – отвечает Дю Лез.
Мартин взрывается смехом. Аббас вешает шляпу на стену.
Пока Дю Лез идет показывать посетителям тигра, Аббас садится к токарному станку. Сегодня он планировал превратить этот брусок в предплечье солдата – одна из семнадцати других неотложных задач, которые ждут его: еще, к примеру, доработка подбородка солдата. И носа. А также рта. Рот – это даже не совсем рот, а просто отверстие под изогнутую трубу. Это далеко не рот флейтиста Вокансона [26] – механизма, чьи тонкие губы были так искусно выстроены, что, по
26
Жак де Вокансон – французский изобретатель и художник, построивший первый токарный станок. Это был первый в истории человечества индустриальный механизм, который дал толчок к появлению других механизмов и значительно поспособствовал индустриальной революции. В числе прочего Вокансон изобрел первый автоматический ткацкий станок, а также флейтиста – механическую фигуру пастуха в человеческий рост, который играл на флейте.
Нажимая педаль, Аббас начинает вращать брусок. Он прижимает жесткое долото к дереву, меняя угол и создавая форму, затем выпиливает ручку веретенообразной стамеской. Летят стружки и осыпаются на тыльную сторону его руки. Он почти не замечает маленькую девочку, которая наблюдает за ним с противоположной стороны мастерской.
Сквозь визг и гул пилы девочка кричит ему на каннада:
– Папа называет меня Жанна, но мое настоящее имя Джейхан!
Аббас молча кивает. Ему лучше вообще никак ее не звать, учитывая ее статус.
Она склоняет голову, изучая деревянного мужчину.
– Он так и должен выглядеть?
– Так – это как?
– Он смешной. Как шутка, – она вдруг замечает, что Аббас хмурится, и меняет интонацию. – В хорошем смысле. Я люблю шутки.
Он жмет на педаль сильнее, надеясь, что грохот заглушит продолжение разговора.
Девочка тянется вперед, ее нос все ближе и ближе к вращающейся части, пока он не предупреждает:
– Не так близко – нос оторвет!
Она отпрыгивает назад, прикрывая нос рукой.
Он улыбается, чтобы успокоить ее.
– Хочешь кое-что покажу?
Она отпускает нос и кивает.
Он наносит на кончик юлы полоску красного лака, окрашивая его в яркий малиновый цвет. Другим мазком рисует желтый венок из ноготков вокруг корпуса. Он добивается идеального блеска краски, не сводит взгляда с юлы, чувствует ее растущий интерес.
Наконец он крутит ручку и запускает юлу в круговорот желтого и красного. Она смотрит, приоткрыв рот; он глядит на нее. Он никогда не видел ребенка такого цвета: янтарная кожа, серые глаза, тяжелые брови. Ему приходит в голову, что ее черты – слияние, должно быть, черт месье Мартина и майсурской жены.
Юла слетает со стола и падает ему в руку. Он протягивает ее девочке. Она берет ее в ладошки и смотрит на него так, будто он только что на ее глазах из плотника превратился в сказочного волшебника.
Позже, после ухода месье Мартина и его дочери, Дю Лез проделывает во рту деревянной фигуры отверстие для трубки. Они отходят с Аббасом в сторону и оценивают… что? Что это за существо с розовым блином вместо лица, клиновидным носом и круглыми голубыми глазами без зрачков? Это совсем не похоже на то, что Аббас представлял себе и собирался сделать, столько времени потратив на изучение своих гримас в зеркале француза, на создание множества набросков страдающих глаз и носов. Теперь осталось только его собственное страдание.