Добыча
Шрифт:
Крыша заполняется новыми людьми. За Аббаса поднимают тосты и чествуют его как создателя Тигра Типу, описывая сам механизм гиперболическими прилагательными. Он пытается объяснить, что был всего лишь помощником великого французского изобретателя Люсьена Дю Леза. Никто не желает слушать. Они выдыхают струи дыма и рассказывают загадочные анекдоты.
– У каждого мужчины должно быть четыре жены, – заявляет парень, пригласивший Аббаса. – Персиянка для общения, турчанка для работы по дому, индианка для воспитания детей и узбечка для битья в назидание другим. (Почему
Стоящий рядом человек предлагает отпить из серебряной фляги. Аббас отказывается.
– Это харам.
– Харам, харам, – стонет мужчина. – Гарун аль-Рашид любил женщин и выпивку. Кто более праведен, чем он, скажи мне? У кого больше таквы [33] ? У парня, который все время говорит «харам, харам», или у того, с кого начался Золотой век ислама?
Дальше Аббас почти все время молчит, но в следующий раз, когда к нему попадает фляга, он опрокидывает ее в свой стакан с лимонным соком. Сладковатый вкус переходит в неприятное послевкусие. От углей разлетаются искры. Наблюдая за ними, он мрачнеет.
33
Благочестия.
Его беспокоит не лекция Аль-Рашида, а напутственные слова Дю Леза. Куча талантов. Это самый большой комплимент, который Аббас когда-либо получал. И все же. Кучи недостаточно, чтобы стать учеником француза. Для этого Аббасу нужно… что? Гора? Разве не с кучи следует начинать, чтобы возвести гору? Он размышляет, не был ли бы он счастливее без всяких куч? Скучно, зато необременительно.
Небо над городом темнеет. Измученный, он закрывает глаза – всего лишь на мгновение, скоро он встанет и пойдет домой. Задремав, он чувствует на себе чью-то руку и слышит теплый голос:
– Ты чего такой грустный, Всезнайка?
Аббас с изумлением смотрит на сидящего напротив него Хваджу Ирфана. При свете свечи заметны изменения в его лице: заострившиеся скулы, запавшие глаза. На щеке красуется узкий розовый шрам. Шелковый халат переливается разными оттенками: в одном месте золотистым, в другом – фиолетовым, общее великолепие неизменно.
– Друг мой, – говорит Аббас, обретая голос. – Я думал, ты умер.
– Логичное предположение.
– Но что случилось, где ты был? Расскажи.
Хваджа Ирфан окидывает его холодным взглядом. Его глаза кажутся остекленевшими, а зрачки такими большими и черными, что поглощают свет свечи; в них не видно ни малейшей искры.
– Нет смысла оглядываться назад, – говорит он. – Поверь мне, жизнь слишком коротка.
– Чья жизнь? – спрашивает Аббас, но Хваджа Ирфан не слышит. Он оглядывает присутствующих и возвращается взглядом к Аббасу. – Чья жизнь? – требовательно повторяет Аббас.
Хваджа Ирфан наклоняет голову, лицо
– Нет, – шепчет Аббас. – Еще рано…
Он чувствует толчок в бок и резко просыпается.
– Еще рано что? – говорит охранник, хмуро оглядывая его.
Аббас садится прямо. Его окружают непонимающие взгляды, ни один из которых не принадлежит Хвадже Ирфану.
– Соберись, – говорит охранник. – Тебя вызывают.
Аббас садится на спину королевского коня, стараясь сохранить равновесие, и они галопом проносятся через другие ворота – для важных персон – и быстро прибывают в Раг-Махал.
Войдя в зал, Аббас застает Типу, хмуро разглядывающего клавиши органа.
– Клавиши не издают звука, – раздраженно говорит Типу. – Даже когда я вытаскиваю стопоры.
– Разреши, Падишах? – дождавшись кивка Типу, Аббас берется за рукоятку, объясняет, как она приводит в действие меха, нагнетающие в трубы воздух, и старается не думать о том, что он разговаривает с Типу Султаном.
– Поверни, – говорит Типу. – Дай мне посмотреть.
Аббас поворачивает рукоятку. Типу нажимает несколько клавиш, издавая высокий, диссонансный звук. Одобрительно хмыкает.
Отступив назад с поклоном, Аббас чувствует бурление газа в нижней части живота. Он винит кальян, шашлык, оратора с фляжкой.
– Ты играешь? – спрашивает Типу.
– Прости меня, Падишах. Месье Дю Лез играет – мне привести его?
– Нет, нет. Я просто хотел отвлечься.
Типу кладет руку на загривок тигра и задумчиво рассматривает одну из полосок. Белки его глаз покраснели, должно быть от бессонницы, предполагает Аббас, хотя предполагать что-либо в отношении падишаха как-то неправильно, поэтому он пытается сосредоточиться на контроле своего метеоризма, но чем больше он думает о контроле, тем меньше ему кажется, что у него есть какой-то контроль. Он сжимает всего себя и молится, чтобы аудиенция была короткой.
– Этой ночью мне приснился сон, – начинает Типу, разрушая все надежды на краткость. – Красивый молодой человек, незнакомец, подошел и сел рядом со мной. Я заговорил с ним, довольно весело перебрасываясь шутками, как с женщиной, знаешь. В конце концов этот человек поднялся, снял тюрбан, и длинные, ароматные, очень женские волосы рассыпались по его плечам. Это была первая странность. А потом он распахнул свой халат и показал женское лоно. – Типу обращает свои налитые кровью глаза на Аббаса. – Лоно. Что это значит?
Аббас не знает, что ответить.
– Почему я спрашиваю мастера игрушек? – произносит Типу, и в этот момент Аббас чувствует, что его тело взбунтовалось, газ выпускается, и ему остается только сказать то, что первым приходит на ум:
– Англичане носят парики.
Типу смотрит на него с досадой, вызванной то ли ответом, то ли газами – Аббас не может понять.
– Англичане носят женские парики, похожие на женские волосы, – сбивчиво продолжает Аббас. – Поэтому даже в солдатской одежде, в конце концов, они, как и женщины, лишь бегут с поля боя.
Конец ознакомительного фрагмента.