Дочь Афродиты
Шрифт:
Фемистокл вытянул вперед руку и указал на море, в сторону южного горизонта.
— Там лежит будущее Афин, Сикиннос! Я не устану повторять это. Надо перестроить трибуну народного собрания таким образом, чтобы ораторы смотрели на море. Может, тогда они поймут мою политику!
— Не пристало вольноотпущеннику учить своего господина. Поэтому прими совет друга: ты нажил себе уже достаточно врагов, когда поставил храм в честь Артемиды перед своим домом с надписью: «В знак благодарности за абсолютно правильный совет». Знаешь ли, больше всего на свете афиняне ненавидят непогрешимость.
— Да, — согласился Фемистокл. — Они дали мне это понять, устроив рядом
Сикиннос молчал, устремив свой взгляд на юг, туда, где протянулись стены до Пирея. У афинян наконец появилось чувство защищенности. А после двойной победы над персами, на суше и на море, каждый из них считал себя героем. Иначе чем объяснить поражение персов?
Фемистокл понимал, что его звезда клонится к закату. То, что афиняне ссылают своих лучших людей, служило слабым утешением. Неужели и его постигнет участь Алкивиада, [54] Мильтиада, Аристида?
54
Алкивиад (450–404 гг. до н. э.) — афинский государственный деятель и полководец. Ученик Сократа.
У народа появился новый идол, Кимон. [55] Он всегда ходил в окружении хорошо одетых молодых людей, и если им навстречу попадался какой-нибудь оборванец, то кто-то из их компании должен был обменяться с ним одеждой. Кимон убрал заборы, ограждавшие его угодья, и разрешил каждому заходить на свои фруктовые плантации. В его доме была организована столовая для нищих и обездоленных. Так он приобрел огромное количество приверженцев.
Выпив вина, Кимон раз за разом повторял, что петь и играть на кифаре он не научен, но зато знает, как сделать город большим и процветающим. Будучи сказочно богатым, он привлек на свою сторону и аристократию, тяготеющую к спартанцам, для которых выскочка Фемистокл всегда был соринкой в глазу. Нет, по сравнению с Кимоном у Фемистокла не было шансов.
55
Кимон (ок. 504–449 гг. до н. э.) — афинский полководец, одержавший крупные победы во время греко-персидских войн.
В эти тоскливые дни полководец часто вспоминал о переговорах с персами перед битвой под Саламином.
— Как ты думаешь, — спросил он друга, когда они спускались по ступеням от Акрополя к агоре, — царь варваров заметил тогда в твоем послании военную хитрость?
— Вряд ли, — сказал Сикиннос. — Потому что и сегодня эту тайну знаем только мы двое.
Фемистокл задумался. Когда они проходили мимо восстановленного булевтерия, он вдруг остановился.
— Сикиннос, друг! Ты можешь еще раз отправиться к персам и передать царю послание?
Сикиннос огляделся, опасаясь, не подслушивает ли их кто-нибудь.
— Это связано с гетерой?
Они шли дальше, в сторону священных ворот.
— Эта женщина не выходит у тебя из головы. Пора бы уже смириться с тем, что она потеряна для тебя. Если Дафна и выжила при отступлении персов, то сейчас, скорее всего, украшает гарем великого царя. И вытащить ее оттуда можно только путем проведения военной операции.
Фемистокл не слушал его. У него в голове созрел план. Он повторил:
— Ты поедешь в Эфес с посланием к Ксерксу. Но никто не должен об этом знать.
— И как же это
— Очень просто. Ты едешь на Делос с сообщением для администрации афинского казначейства. Корабль отсылаешь назад. Потом садишься на судно, идущее в Эфес.
— А какое сообщение я должен передать великому царю?
— Пойдем! — сказал Фемистокл, и они направились к дому у городской стены.
Смеркалось, когда Гермонтим наконец добрался до столицы Хиоса. Лучники и копьеносцы охраняли гавань, наблюдая за сновавшим среди разгружавшихся судов деловым людом. Гермонтим зашел в одну из двух пивных, расположившихся у въезда на причал, и спросил у хозяина, лысого толстяка, не видел ли тот Паниония, работорговца.
Хозяин пивной ответил, что тот, по-видимому, дома, поскольку его повозка стоит в парке, а Панионий никогда не ходит пешком.
Гермонтим заявил, что он хотел бы купить пару рабов, и толстяк указал на бревенчатый сарай возле парковой ограды, который, по его утверждению, всегда забит рабами. А сейчас, когда наступили тяжелые времена, он вообще переполнен. Хозяин спросил у Гермонтима, откуда тот, и евнух неопределенно махнул рукой в сторону запада. Хозяин недоверчиво посмотрел на него, и Гермонтим поспешил уйти, даже не попрощавшись. Евнух направился к роскошной вилле, но у самого входа в нее, где его не стало видно из пивной, он свернул к сараю, в котором содержались рабы. Расположившись под сенью платана, он стал наблюдать за виллой. В доме горел свет, в сарае было темно. Евнух перемахнул через ограду и, подойдя к железной решетке, служившей дверью, тихо позвал:
— Эй, вы там!
Но рабы дремали, не обращая на него внимания. Только когда Гермонтим начал ковыряться кинжалом в замке, они зашевелились. Вскоре замок поддался, и Гермонтим вошел внутрь сарая.
— Не бойтесь, — прошептал евнух. — Я такой же, как вы. Мое имя Гермонтим. — Голос незнакомца внушал доверие.
— Что ты задумал?
— Со мной случилось то же, что и с вами. Панионий купил меня и кастрировал, сделав инвалидом. Это было десять лет назад. Но мне до сих пор кажется, что это было вчера. Я тогда поклялся, что поквитаюсь с этим чудовищем, если он попадется мне в руки. Сегодня этот час настал.
— О Зевс! Ты хочешь?..
— Я хочу сделать с ним то, что он сделал с нами. И вы должны мне в этом помочь.
Гермонтиму с трудом удалось добиться тишины.
— Кто пойдет со мной? — спросил он, уверенный в том, что его поддержат все. Но рабы колебались.
— Если нас поймают, то отрубят головы!
— За то, что мы поквитаемся с ним?
— Мы — рабы. Он — хозяин!
Трое все-таки согласились. Гермонтим пообещал, что в случае успеха он отвезет их на корабле в Аттику.
— Вы знаете расположение помещений в доме? — спросил он, когда они крались по парку среди благоухающих кустов олеандра.
— Да, — сказал Лампон, фригиец из Малой Азии. — Я здесь уже около года. Такого старого раба, как я, трудно продать. Мне иногда приходится выполнять кое-какую работу в доме.
Гермонтим, притаившись, наблюдал за рабом-стражником, который сидел у входа и дремал.
— Это единственный стражник? — спросил евнух.
— Нет, — ответил Лампон. — Ночью еще один раб охраняет черный ход.
— А куда ведет черный ход?
— В кладовую, из которой можно пройти в кухню и дальше, в зал.
— Хорошо, — сказал Гермонтим. — Делаем так: ты с одним из своих товарищей идешь к черному ходу, и вы снимаете там стражника. А я со вторым товарищем позабочусь о другом, который у главного входа.