Дочь атамана
Шрифт:
Изабелла Наумовна нежданно ожила:
— Ничего не поняла! Ани, откуда вы знакомы с Александром Васильевичем? Отчего он так огорчился?..
Саша Александровна уединилась с отцом до самого ужина. Время от времени Марфа Марьяновна, умевшая порой быть неслышимой, подкрадывалась к дверям и подслушивала.
— Все о матери говорят, — прошептала она как-то. — Катя то, Катя это. Катя! — повторила она задумчиво и ушла к Андре.
Старый атаман, принявший уже немало наливки и совершенно подобревший, посмотрел ей вслед. Сказал, понизив голос:
— Ох,
— Позволит ли Александр Васильевич свадьбу? — спросил Гранин, не желая вспоминать о том, как фонтаном била кровь из горла Драго Ружа.
Эту кровь он будет отмаливать до смерти.
— Сам же говоришь — порода, — хмыкнул Василий Никифорович, — поорем и остынем. А неволить девку не станем. Давно ли архиереи требовали уплату с родителей каждой бабы, которая после немилого венчания в озеро с головой… Саша наша на всякое способна, и сын мой знает это. Поупирается и смирится. А ты, лекарь, нищий да блаженный, простодушный да бестолковый, не старик, не молодой, никчемыка, конечно. Полки тебе наши не возглавить, характером не вышел. Если бы я искал Саше мужа, то нипочем бы на тебе не остановился. Но Лядовы все упрямцы. Сын мой всю жизнь хранит память одной-единственной женщине, и дочь его такая же. Так что между тем, чтобы отказать никчемыке, и внуками — я выбираю внуков.
Гранин лишь улыбнулся в ответ, ничуть не огорченный столь нелестной оценкой.
На ужин в тот день собралось непривычно много народу.
Изабелла Наумовна казалась еще более нервной, чем обычно, Ани — испуганной.
Александр Васильевич и Саша Александровна вышли из конторки с красными глазами и совершенно примирившимися.
Гранин легко мог представить себе их долгий разговор, полный горьких воспоминаний атамана и сожалений его дочери. О девочке, которая умерла так обидно, так рано, что не успела стать ни женою, ни матерью. Только возлюбленной.
Катенька Краузе, какой ее помнил Гранин, даже перед самой смертью была преисполнена светом. И молодой Лядов прожил более двадцати лет, сохраняя внутри себя этот свет. А несчастный пленник, превратившийся в черного колдуна Драго Ружа, — остался благодарным этой девочке до самого конца.
— Ну-с, — Александр Васильевич обвел воспаленным взглядом собравшихся, быстро отвернулся от Гранина, будто видеть его не желал, и остановился на Ани.
Бедняжка вздрогнула и съежилась.
Однако Лядов заговорил с необычайной ласковостью:
— Что же, моя маленькая посланница, с нашей прошлой встречи вы, кажется, изрядно настрадались? Мне жаль, что я невольно стал одной из причин, изгнавших вас из столицы. И я рад, что моя Саша приютила вас в нашем доме.
Чем дольше он говорил, тем более розовела Ани и тем более белела Изабелла Наумовна.
— Так как вы знакомы? — повторила гувернантка свой вопрос, оставшийся прежде без ответа.
— С Ани связаны мои самые светлые и самые темные воспоминания, — сказал Александр Васильевич. — О временах, когда я был молод, счастлив и безрассудно влюблен.
—
— В мою маму, — пояснила Саша Александровна со вздохом. — Только она сначала пропала, а потом умерла. И мы с папой совершенно не понимаем, почему она решила исчезнуть, вместо того чтобы бежать вместе с ним.
— Господи, — спохватился Гранин, — я ведь знаю разгадку. Мне рассказал Драго Ружа.
И он коротко передал все, что услышал от колдуна, — про то, что Катенька пряталась в Грозовой башне, а валах подпитывал ребенка внутри нее силой своей.
Александр Васильевич выслушав его, не проронив ни слова. У него было жалкое лицо страдающего человека. Человека, который много лет сердился понапрасну на женщину, пожертвовавшую собой ради дитяти.
— Да уж, — тяжело вздохнул Василий Никифорович, — не свезло девице с папашей. Вот, Сашка, тебе урок: до чего отцовское самодурство доводит!
Александр Васильевич не сразу расслышал и понял обращенные к нему слова, а потом устало кивнул:
— Быть по сему, Саша. Ступай за своего управляющего, раз тебе так уж приспичило. Я же не канцлер, не стану зверствовать. Но помни, дочь моя: не прибегай потом ко мне с жалобами на свою несчастную жизнь!
— Отчего же ей быть несчастной? — удивилась Саша Александровна, расцветая.
— Я думаю, на Масленицу как раз будет, — объявил Василий Никифорович удовлетворенно. — Нечего жениха и невесту в черном теле держать и во искушение вводить. Свежий воздух, уединенность деревенской жизни не способствуют добродетелям.
— Ах, как можно, — воскликнула Изабелла Наумовна, смутившись. — Не лучше ли нам с Сашей вернуться покамест в столицу? Неприлично все же им теперь в одной усадьбе.
— Ничего подобного, — возразила Саша Александровна, — мы отправляемся в вояж по коннозаводчикам. Посмотрим лошадок, подберем себе подходящих, а там, глядишь, уже и Масленица. Это вы хорошо, дед, придумали.
— Саша, ты поедешь с Шишкиным и Гришкой моим, — отрезал Александр Васильевич. — А нам еще надобно представить твоего… Михаила Алексеевича матушке-государыне. Все же ты не абы кто, ты наследница вольных атаманов, опоры престола. Тут политика, понимать надобно!
От таких известий Гранин изрядно переполошился.
Никогда в жизни он не ожидал быть представленным императрице.
Не слишком ли большая честь для скромного сына деревенской травницы?
— Не трясись, лекарь, — подмигнул ему старый атаман, — матушка наша страдает падучей, да конвульсии ее все чаще бьют. А ты вон мальчишку канцлерова выходил, теперь быть тебе придворным чудотворцем!
— Мне и деревенской лечебницы довольно, — еще больше перепугался Гранин.
— Говорю ж: блаженный! Как есть дурнина в рванине!
— А и правильно, — неожиданно поддержал его Александр Васильевич, — чем дальше от двора — тем длиньше жизнь. Я вот тоже по весне уеду из столицы до самых холодов. Пусть теперь о том, как бы Саша чего не натворила, муж ее переживает! — и он вдруг захохотал.
Уж на что Гранин привык к перепадам лядовского настроения, а все равно удивился.
А ночью он проснулся от легчайших быстрых шагов и теплой ладони, накрывшей ему губы.