Дочь Белого Меча
Шрифт:
Бекторо мягко отняла дудочку у Ягмары и заиграла сама. Теперь простой свист превратился в мелодию, а на стенах проступили краски.
— Вы там были? — спросила Ягмара.
— Что? А… Нет… я не был… — маг как будто смутился.
И быстро ушёл.
Все маски имели телесный или светло-коричневый цвет, и только четыре больших были блёклыми сине-зелёными…
Перекусили пресными лепёшками и вином — и легли спать. Ночью Ягмаре чудились какие-то звуки, но проснуться она не могла: словно тяжёлое покрывало легло на неё сверху и прижало
Потом была какая-то паника и беготня с факелами. Слишком яркий свет слепил глаза. Но когда она открыла их, стояла полная тьма. И тишина нарушалась лишь дыханием и храпом многих людей.
Ягмара села. Шеру, крайне недовольный, перебрался на её плечи. Горел только один факел, и рядом с ним сидел почти неразличимый человек. Ягмара полезла за пазуху, нашла дудочку, тихонько посвистела. Человек поднял голову. Это был Ний. Поняв, что она проснулась, он сделал ей знак: отойдём.
Он затеплил от факела фонарь, и они отошли от спящих. Ягмара изредка тихонько посвистывала, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Наконец свет фонаря лёг на стену, образовав дрожащее пятно.
— Я думаю, что маг Масани ведёт нас куда-то не туда, — прошептал Ний.
— Почему? — так же тихо спросила Ягмара.
— Потому что я слышал о железных башнях. И потому, что во мне внутри что-то радуется — как перед желанной встречей…
— Что ты слышал о башнях?
— В давние времена люди запирались в них и пожирали друг друга. Выходили только двое — один могущественный волшебник, а один — человек, собиравший на себя все грехи мира. Когда он возвращался домой, его изгоняли или казнили страшной смертью… Но иногда он не давал себя казнить, и тогда становился демоном. Как…
— Черномор?
— Да, наподобие… А может, и Черномор сам прошёл через это, я не знаю.
— Прошёл, — сказала Ягмара. — Дважды.
— Откуда ты знаешь?
— Бекторо сказала. И что ты предлагаешь делать?
— Отдай мне иглу.
— Нет, я спрашиваю, что ты собираешься делать?
— Во всяком случае, я не хочу в этом участвовать.
— Уйдёшь?
— Да. Ещё хотят уйти кочевники, но им неловко перед Бекторо, они должны её защищать.
— А — куда уйти?
— Пока не знаю. Но из этого зала ведут несколько ходов…
— Это верная смерть, — сказала Ягмара.
— Кто знает. Хотя бы не станем жрать друг друга…
— Кто знает…
— Перестань.
— Не я начала. Вот твоя игла… — Ягмара дотронулась до пояса и вдруг поняла, что сумки на поясе нет. Она стала ощупывать себя, со страхом понимая… о, нет, не может быть…
Сумка оказалась на другом боку.
— …вот твоя игла…
Срывающимися ногтями она открыла сумку, достала шкатулку. Сунула её в руку Ния.
Почему-то её пальцы задержались в его руке. Ний не шевелился. Ягмара тоже. Внезапно застучало сердце.
Тогда она отдёрнула руку.
— Забирай. Только не говори мне…
— Что?
— Что ты бросаешь… всех нас…
Ний
— Я не бросаю. Но, может быть, это единственный выход…
— Может быть!.. Ты ничего толком не знаешь, только какие-то слухи, а говоришь — единственный шанс!
— Послушай…
— Это ты послушай. Где-то кто-то что-то сказал. Мне вот Бекторо тоже про эти башни рассказывала — похожее, но другое… Пойми: никто ничего по-настоящему не знает! И сейчас наоборот нужно держаться друг друга…
— Чтобы ты стала богиней, а я — демоном?
— Если ты так в это веришь, то убей меня прямо сейчас.
— Что?
— Ты слышал.
Внезапно оба замолчали. Ягмара сама остолбенела от своих слов. Потом она почувствовала, как рука Ния осторожно коснулась её плеча. А потом он обнял её. Она слышала его горячее дыхание у своего уха.
— Я дурак, — шепнул он. — Прости. Я думал, так лучше. Я никогда не оставлю тебя…
Ягмару разбудила негромкая мелодия. Она протёрла глаза. Бекторо сидела рядом с нею и играла на дудочке, а люди вокруг медленно и тяжело собирали свои вещи. Подошёл служка с кувшином, Ягмара омыла руки и лицо. Хотелось, конечно, омыться целиком, одежда стала липкою. Похоже, когда ложились, было заметно прохладнее — жар настигал их.
Уже потом, с мокрым лицом, она обратила внимание, что нет ни малейшего дуновения сквознячка, который спасал их вчера.
Быстро проглотив четверть лепёшки и выпив полчаши вина, она забрала у Бекторо дудочку и стала сама подбирать мелодию. Было забавно, как в тон звукам меняются очертания лиц на стенах…
Подошёл Акболат, присел рядом. Он был озабочен.
— Тора, я проверил. Там ничего нет. Как будто и не было. Каменная стена.
— Я так и подумала, — сказала Бекторо. — Проход будет закрываться за нами. И, хотим мы того или не хотим, а дорога у нас только одна.
— Прямо как в жизни, — сказал Акболат.
— Ну, в жизни ещё бывает время помешкать…
— Бывает. Яга, ты не слышала ночью шум?
Ягмара кивнула. Бекторо переняла у неё дудочку. Мелодия стала печальной.
— Я от него проснулась, но не поняла, что это такое, — сказала она. — А потом мы разговаривали с Нием… Вроде всё. А что?
Акболат помолчал. Потом встал, подал ей руку.
— Пойдём.
Двое кочевников, которых везли на тележках, лежали рядом с этими тележками на расстеленных попонах. Что-то в них было не так…
Потом Ягмара поняла, что они мёртвые. И ещё через пол-лепты — что они не просто мёртвые, а высохшие, как будто долго лежали в горячем песке. Словно в тех рассказах Ния про кочующие горы в пустынях…
— Кто-то ещё видел? — спросила Ягмара.
Акболат покачал головой.
— Надо позвать… маму, — она сумела выговорить это, но сглотнула.
— Да, ты права. Сходи за ней.
И, хотя можно было просто позвать, Ягмара прошла эти тридцать шагов и шепнула Бекторо на ухо:
— Подойди к отцу. Там… увидишь.