Дочь «Делателя королей» (ЛП)
Шрифт:
Мой отец отправляет здесь правосудие, и пока он сидит в большом зале, улаживая ссоры и рассматривая жалобы, нам с Изабель и подопечным моего отца с Ричардом в том числе разрешается выезжать верхом каждый день. Мы ездим с нашими соколами охотиться на фазанов и куропаток на большие болота, которые простираются на много миль до самой Шотландии. Ричард с другими мальчиками должны заниматься с наставниками каждое утро, но они могут проводить время с нами после ужина. Все эти дети сыновья дворян, как Френсис Ловелл, некоторые из них из могущественных семей Севера, которые рады были отправить своих мальчиков на воспитание к отцу; еще есть несколько наших двоюродных братьев и других родственников, которые живут с нами год или два, чтобы подготовиться к управлению землями. Роберт Бракенбери, наш сосед, постоянно следует за Ричардом,
Он говорит так серьезно, что невозможно не поверить:
— Леди Энн, в мире нет ничего важнее рыцарской чести. Я скорее умру, чем опозорю свое имя.
Он скачет по болотам на пони, как будто ведет в атаку кавалерию; он отчаянно спешит стать таким же большим и сильным, как два его старших брата, чтобы быть лучшим среди воспитанников отца. Я понимаю его, потому что знаю, каково быть самым младшим в своей семье. Но я никогда не говорю ему о своем понимании, потому что он, как настоящий северянин, горд и обидчив до ожесточения, и он не примет моего сочувствия, так же как я не позволю жалеть меня за то, что я младше Изабель, за то, что не такая красивая, как она, и за то, что родилась девочкой, когда всем так нужен был сын и наследник. О некоторых вещах лучше не говорить: мы с Ричардом мечтаем о великих свершениях, но никто не должен знать о наших мечтах.
Мы сидим с мальчиками в классной комнате, слушая их урок греческого, когда Маргарет приходит с сообщением, что отец срочно требует нас к себе. Мы с Изабель встревожены. Отец никогда не посылал за нами.
— А меня? — спрашивает Ричард.
— Вас не вызывают, Ваша светлость, — отвечает она.
Ричард усмехается Изабель.
— Только вас, — говорит он, предполагая, что нас поймали на чем-то дурном. — Может быть, вас хотят высечь?
Здесь, на Севере, нас обычно оставляют в покое, и мы видим маму и отца только за ужином. У отца много дел. До прошлого года ему приходилось осаждать последние из северных замков, которые поддерживали спящего короля. Потом моя мать стала объезжать наши северные земли, чтобы привести в порядок все, что пришло в упадок за время нашего отсутствия. Если мой Милорд Отец желает видеть нас, скорее всего, мы попали в беду, хотя я не догадываюсь, что мы могли сделать неправильно.
Отец сидит за столом в своем большом, как трон, кресле. Его клерк кладет перед ним один пергамент за другим; отец держит в руке перо и пишет на каждом листе букву «У», то есть «Уорик», важнейший из его многочисленных титулов. Другой клерк наклоняется вперед со свечой в одной руке и куском воска в другой; он наливает красный воск на документ маленькой аккуратной лужицей, а мой отец прижимает к ней кольцо со своей личной печатью. Как по волшебству, это действие превращает его желание в закон. Мы ждем у двери, когда он заметит нас, и я думаю, как же замечательно быть человеком, который ставит свое имя и печать на пергаменты. Я бы целыми днями подписывала приказы только ради удовольствия.
Отец поднимает голову и смотрит на нас, а клерк убирает документы в сторону; отец жестом подзывает нас подойти ближе. Мы выходим вперед и садимся в реверансе, а отец поднимает руку для благословения. Потом он отодвигает стул и просит нас обойти вокруг стола, чтобы мы стояли прямо перед ним. Он протягивает руку ко мне, я подхожу ближе, и он гладит мою голову, как шею своего черного коня. Это не очень приятно, потому что рука у него тяжелая, а мои волосы убраны под золотую сетку, и она сползает вниз при каждом его прикосновении, но зато он не подозвал к себе Изабель. Она неловко стоит в стороне, глядя на нас двоих, а я поворачиваюсь к ней и улыбаюсь, потому что рука отца лежит у меня на плече, а я сама стою, прислонившись к подлокотнику его кресла, словно мне совершенно не о чем беспокоиться.
— Вы хорошо учитесь, девочки? — спрашивает он резко.
Мы дружно киваем. Бесспорно, мы хорошо учимся, потому что каждое утро занимаемся с наставником — по понедельникам логикой, по вторникам грамматикой, риторикой по средам, французским и латинским
— Я послал за вами, чтобы сказать: королева приглашает вас обеих к себе на службу, — говорит он.
Изабель испускает восхищенный вздох и ее лицо розовеет, как спелая малина.
— Нас? — я поражена.
— Вам предоставляют такую честь, потому что вы мои дочери, а так же потому, что ей понравилось ваше поведение при дворе. Она сказала, что ты, Анна, была особенно очаровательна на коронации.
Я слышу слово «очаровательна» и несколько мгновений не могу думать ни о чем другом. Королева Англии, хоть это всего лишь королева Елизавета, [12] которая совсем недавно звалась всего лишь Элизабет Вудвилл, чуть больше, чем «никто и звать никак», находит меня очаровательной. Я раздуваюсь от гордости, поворачиваюсь к отцу и посылаю ему улыбку, которую, надеюсь, можно счесть очаровательной.
12
Не путать с королевой Елизаветой I, которая самодержавно правила Англией с 17 ноября 1558, последняя из династии Тюдоров. Младшая дочь короля Англии Генриха VIII и его второй жены Анны Болейн.
— Она считает, что вы могли бы стать украшением ее покоев, — говорит он.
Теперь я цепляюсь за слово «украшение» и пытаюсь понять, что именно королева подразумевала под этим словом. Означает ли это, что мы будем украшать ее комнаты, как гобелены на плохо отмытых стенах? Должны ли мы стоять неподвижно весь день на одном месте, словно какие-нибудь вазы? Мой отец смеется над моим растерянным лицом и кивает Изабель.
— Объясни своей младшей сестре, что она должна будет делать.
— Она сделает нас своими фрейлинами, — шипит она мне.
— О.
— Что вы об этом думаете? — спрашивает отец.
Он уже может видеть, что думает Изабель, потому что она сопит от волнения, и ее голубые глаза ярко блестят.
— Я должна быть в восторге, — говорит она, осторожно подбирая слова. — Это большая честь, которой я не ожидала. Я согласна.
Он смотрит на меня.
— А ты, малышка? Что скажет мой мышонок? Ты тоже в восторге, как твоя сестра? Ты бросишься служить новой королеве? Полетишь танцевать вокруг свечки?
Что-то в его тоне предупреждает меня, что согласиться будет неправильно, хотя я помню, как ослепительно выглядела королева на празднике, и как все низко склонялись перед ней, почти как перед иконой. Я не представляю ничего более замечательного, чем служить этой красоте, даже в качестве горничной. И я ей нравлюсь. Ее мать улыбалась мне, а она сама сочла меня очаровательной. Я чуть не лопнула от гордости и радости, что она любит и выделяет меня. Но я буду осторожна.
— Вы лучше знаете, что хорошо для нас, отец, — говорю я. Я смотрю вниз на носки своих туфель, а затем вверх в его темные глаза. — Мы ее уже любим?
Он коротко смеется.
— Спаси нас, Господи! Каких сплетен ты наслушалась? Конечно, мы любим и уважаем ее; она наша королева и жена нашего короля. Только представь себе, он мог выбрать любую принцессу. Он мог жениться на любой знатной даме христианского мира. И все же он выбрал ЕЕ. — В его тоне чувствуется сердитая насмешка. Он говорит, как верный вассал, но за его словами я слышу что-то другое, некий намек, какими меня обычно запугивает Изабель. — Так мог бы спросить только глупый ребенок, — говорит он. — Мы все поклялись ей в верности. Ты сама присягала ей на коронации.