Дочь «Делателя королей» (ЛП)
Шрифт:
— Ваше величество, Милорд Дядя! — говорит она.
Ее сестры, быстрые, как хорьки, бегут за ней:
— Милорд Дядя, — хором повторяют они.
Он улыбается им, привлекает к себе Элизабет и целует ее в обе щеки.
— Красива, как всегда, — уверяет он ее. Две другие получают поцелуй в лоб. — Как поживает твоя мать? — Спрашивает он Элизабет так непринужденно, словно интересуется здоровьем ведьмы и предательницы каждое утро. — Ей нравится в Хейтесбари?
Она смеется.
— Ей там хорошо, Милорд Дядя, — отвечает она. — Она пишет, что заменила всю мебель и перекопала весь сад. Вряд ли сэр Джон сможет найти более беспокойного арендатора.
— Сэр Джон находит, что его дом стал намного красивее, — уверяет ее Ричард, словно не замечая ее дерзости.
— Я рада, — говорю я. — Я очень рада.
Не могу отрицать, все три очень красивы. Сесили простушка и сплетница, Энн едва вышла из классной, и я замечаю, что каждое утро она занимается греческим и латынью. Но Элизабет идеальна. Если бы вы составили список качеств, необходимых для английской принцессы, она удовлетворила бы самого взыскательного критика. Она любит читать, и ее дядя Энтони Вудвилл вместе с ее матерью заботились о том, чтобы девочка получала все печатные книжные новинки, выходящие из типографии Кэкстона, основанной, когда она едва выросла из колыбели. Элизабет играет на музыкальных инструментах и поет красивым негромким голосом. Она прекрасно шьет, и я вижу, что она может с одинаковой уверенностью заштопать чулок и подшить тончайшую льняную рубашку. Она говорит на трех языках, а читает на четырех. Я не видела, какова она на кухне, потому как я, дочь величайшего из графов Англии, а теперь и королева, не нахожу поводов бывать там. Но она, девушка, жившая в святилище, и дочь сельской помещицы, говорит мне, что может приготовить жареное мясо, тушеные почки, изысканное фрикасе и сладости. Когда она танцует, никто не в силах отвести от нее взгляд; она движется в такт музыке, как завороженная, прикрыв глаза и позволяя мелодии управлять ее телом. Каждый хочет танцевать с ней, потому что она делает изящным и ловким любого партнера. Она азартно отдается игре, словно никогда не сомневается в своей победе. Она любящая сестра и посылает маленькие подарки двум младшим девочкам в Уилтшир. Она хорошая дочь и еженедельно пишет своей матери. Она безупречная фрейлина, мне не в чем обвинить ее.
Почему же, перечисляя все ее достоинства, я так ее ненавижу?
Я могу ответить на этот вопрос. Во-первых, потому что я глупо, греховно ревную. Конечно, ведь я вижу, как Ричард смотрит на нее, словно это его брат вернулся к нему в облике молодой, жизнерадостной, красивой, полной надежд девушки. Он не произносит ни одного слова, которое я могу не одобрить; он говорит о ней только как о своей племяннице. Но он смотрит на нее — да что уж там, весь двор на нее смотрит — так, словно она радует его глаза и сердце.
Во-вторых, я считаю, что она слишком беспечно жила и привыкла так легко ко всему относиться, что смеется по дюжине раз на дню, словно изо дня в день жизнь преподносит ей одни лишь забавы. Жизнь, которая наконец-то повернулась к ней спиной, не может заставить ее нахмуриться ни на минуту. Что должно случиться с ней, чтобы на ее лице пролегли морщинки разочарования и печаль легла в тенях под глазами? Я помню, помню: она потеряла любимого отца и любимого дядю, и двух маленьких братьев, все они были изгнаны с трона. Но я не вспоминаю об этом, когда она клубком шерсти играет с котенком или, сидя на берегу реки, сплетает из нарциссов корону для Энн, словно эти девушки не должны бояться самой мысли о короне. Она кажется мне совершенно беззаботной, и я ревную к радости жизни, которая окружает ее юным сиянием.
И наконец, я никогда не смогла бы полюбить дочь Элизабет Вудвилл. И никогда не смогу. Эта женщина зловещей кометой висела на горизонте моей жизни с той самой минуты, как я впервые увидела ее на ужине перед коронацией и подумала, что она самая красивая женщина в мире, и до момента, когда я поняла, что она стала убийцей моей сестры и моим злейшим врагом. Ни одна улыбка ее дочери не сможет очаровать меня и заставить забыть, что она дочь моего врага и сама мой враг.
Я не сомневаюсь, что она приехала к нам как шпионка.
И так я и думаю.
Когда на Севере снег ручьями стекает с вершин холмов, мы снова можем вернуться из Лондона домой. Я так рада уехать отсюда, что мне трудно принимать расстроенный вид из нежелания обидеть лондонских купцов и горожан, которые приезжают ко двору, чтобы проститься с нами, и заполняют улицы, чтобы приветствовать нас по дороге. Мне кажется, Лондон по-прежнему любит Риверсов, и мне невыносимо слышать гром рукоплесканий, когда три девушки Вудвиллов проезжают вслед за мной. Лондон любит красоту, и очарование Элизабет заставляет их сочувствовать Дому Йорков. Я улыбаюсь приветствиям, но знаю, что они являются только знаком уважения к королеве, а не искренней любви, которую так хорошо умеет пробуждать в людских сердцах юная принцесса.
В дороге я пришпориваю лошадь, чтобы оставить моих фрейлин позади, и не слышать, о чем судачат сестры. Ее голос, такой нежный и мелодичный, заставляет меня стиснуть зубы. Я еду вперед, моя охрана следует за мной, я не вижу и не слышу ее.
Ричард возвращается из головы колонны и останавливает свою лошадь рядом с моей, мы по-дружески едем рядом друг с другом, словно она не улыбается и не болтает у нас за спиной. Я оглядываюсь на ее точеный профиль и спрашиваю себя, хочется ли ему послушать ее, взять за повод ее лошадь и ехать рядом с ней? Но он что-то говорит, и я понимаю, что это моя ревность делает меня такой злой и подозрительной в то время, когда я должна наслаждаться обществом моего Ричарда.
— Мы остановимся в Ноттингемском замке примерно на месяц, — говорит он. — Я планирую перестроить жилые комнаты и сделать их более удобными для тебя. Надо продолжить строительство, начатое Эдуардом. А потом ты можешь поехать в Миддлхэм, если захочешь. Я приеду позже. Я знаю, ты будешь торопиться, чтобы быстрее увидеть детей.
— Я так давно их не видела, — соглашаюсь я. — Но только сегодня я получила письмо от врача, у них все хорошо.
Я рассказываю о здоровье всех троих детей. Мы никогда не желали признавать, что Тедди не сильнее щенка гончей — и не умнее, к сожалению — зато Маргарет никогда не болеет. Наш сын, наш Эдуард, медленно растет, он невысок для своего возраста и быстро устает.
— Очень хорошо, — говорит Ричард. — Этой осенью мы сможем взять их ко двору и жить все вместе. Королева Елизавета всегда держала своих детей при себе, принцесса сказала мне, что при дворе у нее было самое счастливое детство на свете.
— Леди Грей, — поправляю я его, улыбаясь. — Ее зовут леди Грей.
Глава 7
Замок Ноттингем, март 1484
Мы приезжаем в Ноттингем вечером, когда заходящее солнце окрашивает небеса за черными силуэтами башен в золото и пурпур. Со стен замка раздается медный гром фанфар, и весь гарнизон высыпает из казармы, чтобы выстроиться по обе стороны на пути к подъемному мосту. Мы с Ричардом едем бок о бок, улыбаясь в ответ на приветственные крики солдат и аплодисменты горожан.
Наконец я могу сойти с коня и пройти в новые покои королевы. Я слышу, как переговариваются спешащие за мной фрейлины, но не слышу голосов девочек Риверс. Уже не в первый раз я напоминаю себе, что должна научиться жить без оглядки на них, просто не замечать их присутствия. Если бы я еще могла научиться не видеть, как мой муж разговаривает с ними, и как старшая из девушек, Элизабет, улыбается ему.
Мы живем в Ноттингеме уже несколько дней, охотимся в чудесных лесах, едим добытую нами оленину, когда однажды вечером в мою комнату является гонец. Он выглядит таким измученным и печальным, что я понимаю: случилось что-то страшное. Его рука, протягивающая мне письмо, дрожит.