Дочь друга. Ненужные чувства

– Кирилл Савельевич, вас там девушка в приемной ждет, – меня останавливают на полпути к выходу.

– В смысле меня? – торможу, непонимающе уставившись на Иру.

– Вас. Она конкретно к вам приехала, ждет.

– Что там?

– Резкие боли внизу живота, кровь уже взяли, но нужна консультация хирурга, она не дала себя осмотреть Герману, вас ждет.

– Как интересно.

Вместо коридора, куда я собирался пойти, чтобы свалить домой, сворачиваю в приемную. День будний, никаких праздников,

так что пациентов не очень много. Из троих представительниц женского пола безошибочно нахожу ту, которая меня ждет. Девчонка сдает себя с потрохами. Смотрит на меня глазами олененка Бэмби и поднимается на ноги. Слишком резво, надо заметить, для той, у которой резкие боли внизу живота.

– Вы, так понимаю, меня ждете?

Я жутко заебался на операции, она продлилась дольше обычного из-за резко возникшего кровотечения. Я даже переоделся наспех, кажется, пуговицы неправильно застегнул, потому что собирался уже домой, но Бэмби это не смущает, она словно и не видит ничего, кроме моего лица. Рассматривает, как музейный экспонат на выставке.

– Я, – улыбается. – Дождалась, хотя мне говорили, вы можете не прийти.

– Мог, – киваю. – У меня операция была тяжелая, а у вас… – окидываю ее взглядом, приподнимаю вопросительно бровь.

– У меня… боли. Справа. Резкие.

– Редкие?

– Не так чтобы… ай… ой… – начинает стонать.

Я распознаю ложь практически сразу. Она херово врет, очень херово, но такого в моей практике еще не было, чтобы сама приехала, сымитировала боль и херову кучу времени ждала среди других больных. Даже усталость на миг улетучивается.

– Ладно, пройдемте, – веду ее в отдельный кабинет, забрав лист поступления.

Вообще, в кабинет мы пациентов из приемной не водим, но уж очень сильно мне хочется понять, почему она пришла, а еще преподать ей урок на будущее.

– Вы… тут меня осмотрите? – озирается по сторонам.

Особенно напрягается, когда захлопываю за ее спиной двери.

– А что?

– Ничего, просто… ой… ух… болит.

– Ложитесь, поднимайте свитер, – киваю на кушетку.

Она мнется, но ложится, задирает ткань до груди, оголяя рельефный живот. Я наклоняюсь, тщательно все ощупываю, вижу, как кривится, видимо, не очень приятно, и вскрикивает, конечно, для правдоподобности. И натурально так… если бы не подрывалась там, в коридоре, я бы даже поверил, но шпион спалился сразу. Не до конца, видимо, все продумала или поддалась эмоциям.

– Попрошу вас снять свитер.

– Снять? – в ужасе на меня смотрит. – В смысле… совсем?

– И бюстгальтер.

– А… зачем?

– Видите ли, иногда случается так, что болеть может в груди, но отдавать в правый бок.

– А… – мнется.

Явно не хочет раздеваться, но и признаваться мне, зачем пришла, тоже не спешит.

– А вы… меня не помните? – спрашивает совсем уж неожиданно.

Я, признаться, ждал чего угодно. И того, что она журналистка где-то со скрытой камерой, и того, что она сталкерша… Тут недавно у хирурга из соседней больницы завелась и всех

на уши поставила, но там шизофрения, а тут здоровая, пожалуй, даже слишком.

Но вот того, что она меня об этом спросит, как-то не ждал. Не потому, что ко мне тут не приходят те, кого я могу и забыть, а потому, что ее я бы уж точно запомнил. Глаза эти огромные, ресницы пышные и взгляд… невинный такой. Не-е-е-ет… мы с ней точно не виделись.

– А должен? – хмурюсь. – Вы были на приеме у меня уже?

– Нет, я… Катя. Янова.

– Можно чуть больше информации?

– Я Дмитрия Янова дочь. Помните такого? Следователь, который ваше дело расследовал.

Янова помню, конечно, как забыть, когда он единственный тогда мне поверил и расследование толковое провел, едва не поплатившись карьерой.

– Помню Дмитрия. Тебя – нет.

– Я вам сейчас! – восклицает и быстро встает с кушетки.

Тянется к довольно объемному рюкзаку, извлекает оттуда фотографии и паспорт, протягивает мне.

– Вот. Я с папой. И паспорт мой.

Я все это беру в руки, рассматриваю, нихера не понимая. Мозг после операции и так не варит, а тут еще паспорт, фотки, никаких болей. И девочка на фотографии совсем не Катя. Только глазами и похожа, но я дочку Янова один раз видел, когда у него оставался на ночь. Чего она ко мне приперлась-то?

– Тебе что нужно, Катя… Янова? Ничего у тебя не болит ведь.

– Не болит, я… я тут проездом, в столице. На три недели. Меня позвали сюда на стажировку, я на журналиста учусь. Там деньги обещали заплатить хорошие.

– Я рад, Катя. Правда, очень рад, поздравляю, – поднимаюсь, забираю со стула неожиданно тяжелый рюкзак и вручаю его ей. – Папе передавай привет.

Понимаю, что она сюда не просто рассказать это все пришла, а с какой-то целью, но мне это не то чтобы неинтересно, мне это не нужно. Вне зависимости от того, что она скажет.

Катя уходить не спешит, даже когда я сам направляюсь к двери.

– Кирилл, подождите!

Она, видимо, спешит за мной, потому что неожиданно я слышу звук падения чего-то тяжелого, видимо, рюкзака, а затем и крепкий мат, из уст Катеньки звучащий, как хеви-метал на церемонии крещения.

– Я это… за помощью к вам. Мне просто… обратиться не к кому больше! Выслушайте, пожалуйста.

Она чуть не плачет и тянет рюкзак с пола на плечи.

– Оставь, – забираю у нее непосильную ношу, кидаю его на кушетку и туда же киваю Кате, чтобы села.

Сам приземляюсь на стул, прислонившись к спинке, и блаженно закрываю глаза. Сейчас бы лечь и уснуть, а не сидеть с незнакомкой.

– Давай, Катя, в двух словах суть просьбы. Я пиздецки устал и хочу домой.

– Я… В общем, я сюда на стажировку приехала, но я уже говорила. С подружкой договорилась, чтобы пожить у нее. Мы с ней в школе вместе учились, а потом она поступила сюда, нашла парня и живет с ним в квартире. Трехкомнатной.

– В двух словах, Катя.

Она тяжело вздыхает, крепче руки на коленях сжимает, словно решается.