Дочь фортуны
Шрифт:
В огромном огороженном, находящемся под землей, месте, названном, как это ни парадоксально, «Королевским залом», девочки сталкивались лицом к лицу со своей судьбой. Их оставляли отдыхать на ночь, мыли, кормили, а иногда бывало, что и вынуждали выпить залпом чашку ликера, тем самым слегка сводя с ума. После подобных процедур бедняжек приводили обнаженными в помещение, куда заранее набивались покупатели со столь разными физиономиями, каковые можно только вообразить; они щупали их, осматривали зубы, сжимали пальцами, где им вздумается, и под конец весьма своеобразной проверки живого товара делали стоящие предложения. Кое-кого распродавали в бордели высшей категории либо в гаремы богачей, самые крепкие, как правило, оказывались в руках производителей, шахтеров либо китайских крестьян, на кого работали весь оставшийся срок и без того недолгой жизни; и все же большинство оставалось в спальнях китайского квартала. Женщины постарше обучали их ремеслу: они были обязаны научиться отличать золото от бронзы, чтобы в дальнейшем жульничать при оплате услуг, уметь привлекать клиентов и, не жалуясь на свое унизительное, а, порой, и чреватое болезнями существование, соответственно их удовлетворять. Чтобы торговая сделка считалась более-менее законной, подписывали договор, который не могли прочесть. Так они продавали себя где-то лет на пять, но одновременно верно прикидывая, что вряд ли когда смогут получить свободу. За каждый, пропущенный по болезни, день к их оговоренному времени прибавляли еще
Когда Тао Чьен подсчитал, что его, проведенное за занавеской, время истекло, то сразу удалился. В дверях уже поджидала та же старуха, которая и приняла его предыдущим вечером, но никак не выразила того, что и теперь узнала молодого человека. Чтобы прояснить ситуацию, оттуда отправился по тавернам, игровым залам, местам, где курили опиум, и напоследок решил нанести визит другим докторам этого квартала и бродил до тех пор, пока постепенно не смог правильно решить эту непростую задачу. Когда молоденькие китайские куртизанки заболевали так, что не могли более работать, уводил их в импровизированную «больницу», как назывались потайные комнаты, которые он собственными глазами видел прошлой ночью. Там и оставлял бедняжек, давая им чашку воды, немного риса, а также приносил масляную лампу, которой хватало лишь на несколько часов. Дверь этого помещения открывалась несколько дней спустя и только затем, чтобы войти и засвидетельствовать смерть. Если несчастных находили еще живыми, не задумываясь, сами брались отправлять их на тот свет – так, попадая в это место, никому более не удавалось снова увидеть белый день. Позвали Тао Чьена, потому что приписанный к заведению «чжун и» на данный момент отсутствовал.
Идея оказать помощь этим бедняжкам была не совсем его; за девять месяцев, как об этом сообщила Элиза, молодому человеку все уже было известно от д'yхов Лин и учителя иглоукалывания.
– Калифорния – свободный штат, Тао, здесь нет рабов. Обратись к американским властям.
– Свобода доступна не для всех. Американцы слепы и глухи, Элиза. Эти девочки совсем не бросаются в глаза, так же как и безумные, нищие и собаки.
– А то, что они китаянки, тебе не все равно?
– До некоторых, как я, пожалуй, что и все равно, но никто не собирается рисковать жизнью, бросая вызов преступным организациям. Ведь большинство считает, что если в Китае веками практиковалось подобное, стало быть, критиковать то, что происходит здесь, нет никаких оснований.
– Какие же жестокие люди!
– Это вовсе не жестокость. Просто в моей стране ни капли не ценится человеческая жизнь. В ней и без того полно народу, к тому же детей всегда рождается больше, нежели население способно прокормить.
– Но для тебя эти девочки вовсе не отвергнутые бедняжки, Тао…
– Нет. Лин и ты многое поведали мне о женщинах.
– Что ты намерен делать?
– Я должен был учесть все то, что ты мне говорила, когда речь шла о поиске золота, ты помнишь? Если бы мне разбогатеть, я бы их купил.
– Но ты еще не богат. К тому же, не хватит никакого калифорнийского золота, чтобы выкупить всех поодиночке. Нужно помешать процветанию подобного вида торговли.
– Это никак не возможно, хотя, если ты мне поможешь, по крайней мере, смогу спасти некоторых…
И он рассказал ей, что за последние месяцы удалось вызволить оттуда одиннадцать девушек, но выжили из них только две. Его план оказался рискованным и не очень эффективным, но другого было невозможно даже себе вообразить. Вдобавок предложил принимать их бесплатно в случае болезни либо беременности, но вместо этого ему приводили чуть ли не умирающих. Приходилось давать взятки тамошним путанам, чтобы последние звали его, когда оказывались перед необходимостью отправить очередную китайскую куртизанку в импровизированную «больницу», и тогда приходил доктор вместе со своим помощником, после чего оба клали умирающую на носилки и удалялись. «В целях научных опытов», - объяснял Тао Чьен, хотя чрезвычайно редко слышал какие-либо вопросы вообще. С девочки уже нечего было взять, а нездоровая заинтересованность доктора в подобных пациентах лишь помогала женщинам без труда избавиться от таковой. Поэтому подобная сделка была выгодна обеим сторонам. Перед тем как забрать к себе больную, Тао Чьен вручал свидетельство о смерти и требовал вернуть ему подписанный девушкой договор об оказываемых услугах, чтобы избежать могущих возникнуть осложнений. В большинстве случаев молодые девушки были совершенно безнадежны, и ни о каком выздоровлении не шло и речи; тогда роль доктора заключалась лишь в поддержке бедняжек в их последние часы, но, как уже говорилось, выжить удалось лишь двоим.
– Что ты с ними сделал? – спросила Элиза.
– Они в моей комнате. Все еще ослабевшие, а одна, кажется, слегка тронулась головой, но все же рано или поздно обе придут в себя. Мой помощник остался о них позаботиться, а я тем временем пошел тебя искать.
– Я уж вижу.
– Я больше не могу держать их взаперти.
– Возможно, общими усилиями нам удастся отправить их в Китай, в родные семьи…
– Ни за что! Ведь там они опять попадут в рабство. В этой стране девушек хоть можно спасти, правда, не знаю, каким образом.
– Если не помогут власти, это сделают добрые люди. Давай обратимся к церквям и миссионерам.
– Не думаю я, что христианам есть дело до этих китайских девушек.
– Как же ты мало доверяешь людям, Тао!
Элиза оставила своего друга попить чаю с Ромпеуэсос, сама же схватила один из собственноручно свежевыпеченных хлебов и отправилась навестить кузнеца. Джеймса Мортона она нашла наполовину обнаженным, в кожаном переднике и с покрытой головой. Тот, сильно потея, стоял перед кузницей. Там, внутри, была невыносимая жара, пахло дымом и раскаленным металлом. Кузница представляла собой деревянный барак с земляным полом и двойной дверью, открытой настежь и зимой, и летом в рабочее время. При входе в нее, на возвышении, находился большой постоялый двор, где принимали клиентов, а сам кузнечный горн располагался далее. На стенах
– Чиленито! – воскликнула женщина и вышла встретить Элизу, крепко ее обняв. – Давненько ты не приходила меня навестить.
– Какой же красавицей ты стала, Эстер! На самом деле, я пришла повидать Джеймса, - сказала она, передавая хлеб.
Мужчина тотчас оставил свои инструменты, вытер со лба пот куском ткани и провел Элизу в патио, где их всех вместе и объединила Эстер, предложив по стакану лимонада. Хотя к вечеру и посвежело, а небо затянули тучи, все же было еще рано говорить о зиме. В воздухе пахло свежескошенной соломой и влажной землей.
Хоакин
Зимой 1852 года весь север Калифорнии питался персиками, абрикосами, виноградом, свежей кукурузой, арбузами и дынями, тогда как в Нью-Йорке, Вашингтоне, Бостоне и других американских не менее важных городах народ волей-неволей мирился со скудными запасами нынешнего сезона. Суда Паулины возили из Чили в южное полушарие летние сладкие деликатесы, которые прибывали свежими в обложенных голубым льдом емкостях. Подобный бизнес оказался намного лучше затеи с золотом ее мужа и зятя, даже несмотря на то, что никто более не платил по три доллара за персик и по десять за дюжину яиц. Чилийские батраки, пристроенные на прииски братьями Родригес де Санта Крус, взимали с англичан законную десятину. Лишали этих гринго месячной продукции, вешали надсмотрщиков, бичевали, а у кое-кого отрезали и уши, остальную же массу гнали на место промывки золота. Данный эпизод просочился в прессу, хотя вызывающие содрогание подробности им поведал некий восьмилетний ребенок, сын одного из надсмотрщиков, которому довелось увидеть воочию наказание и последующую смерть своего отца. Суда Паулины также привозили лондонские театральные труппы, оперных певцов из Милана и исполнителей сарсуэлл из Мадрида, которые давали краткие представления в Вальпараисо, после чего продолжали свое путешествие на север. Билеты распродавались весьма заблаговременно, а на сами зрелища ходили лучшие представители города Сан-Франциско. Одетые в свои праздничные наряды, те встречались в театрах, где были вынуждены сидеть бок о бок с неотесанными шахтерами, явившимися туда в рабочей форме. Обратно суда прибывали не порожними: везли в Чили американскую мук'y, а также гонящихся за призрачным золотом путешественников, впоследствии возвращающихся к себе на родину столь же бедными, словно те никуда и не уезжали.
В Сан-Франциско можно было встретить кого угодно, за исключением стариков; основное население состояло из молодых, сильных, шумных и здоровых людей. Золото влекло к себе целое множество двадцатилетних искателей приключений, хотя всплеск лихорадки уже прошел, и, как и предсказала раннее сама Паулина, город не превратился в когда-то бывшую на этом месте деревушку, напротив, лишь разросся, претендуя в ближайшем будущем стать утонченным и культурным. В подобной окружающей среде Паулина чувствовала себя в своей тарелке, ей были по душе непринужденность, свобода и сама жизнь этого зарождающегося общества, прямо противоположного лицемерным гражданам родного Чили. Зачарованная, думала о мимолетной вспышке гнева своего отца, если тому приходилось садиться за стол вместе с каким-то коррумпированным чужеземцем, ставшим, однако, судьей или некой француженкой с сомнительным прошлым, хотя и разодетой, точно императрица. Ведь сама росла окруженная толстыми стенами из необожженного кирпича и решетчатыми окнами отцовского дома, вечно оглядываясь назад, в свое прошлое, и находясь в зависимости от ниспосланного свыше наказания и от чужого мнения. В Калифорнии было не принято рассказывать ни о прошлом, ни о сомнениях, наоборот, приветствовалась эксцентричность и, пока не обнаруживалось какое-либо нарушение, не существовало и чувства вины. Она писала письма своим сестрам, особо не надеясь, что те минут цензуру отца, в которых рассказывала о необычной стране, где открывалась возможность вообразить себе совершенно иную жизнь и в мгновение ока превратиться в миллионера либо нищего. Это была щедрая и открытая людям земля, земля настоящих возможностей. Через Золотые ворота прибывали массы людей с целью убежать подальше от нищеты или насилия, с намерением порвать со своим прошлым и найти работу. Хотя осуществить подобное было нелегко, люди сознавали, что последующие поколения станут настоящими американцами. Чудо этой страны заключалось во всеобщей вере в то, что жизнь детей будет гораздо лучше. «Сельское хозяйство – вот истинное золото Калифорнии, при взгляде на огромные засеянные пастбища глаза так и разбегаются, на этой благословенной земле все растет быстро и в больших количествах. Сан-Франциско превратился в великолепный город, и в то же время не утратил признаки пограничного поста, что меня в нем и восхищает. Он все еще остается колыбелью свободомыслящих людей, мечтателей, героев и подлецов. Сюда приходят люди с самых отдаленных берегов, на улицах слышится множество языков, пахнет блюдами пяти континентов, а также можно встретить представителей всевозможных рас», - замечала девушка в одном из своих писем. Здесь уже не было временной стоянки исключительно одиноких мужчин, также в город прибывали и женщины, а вместе с ними изменялось и само общество. Они были столь строптивыми, словно искатели приключений, шедшие все дальше в поисках золота. Так, чтобы пересечь континент в запряженных волами телегах требовался могучий, сильный дух, коим и обладали эти первопроходцы. Было мало толку от жеманных дам, вроде ее матери и сестер; там могли господствовать лишь такие воительницы, как она сама. День за днем люди выказывали все свое мужество, соперничая в неутомимости и стойкости с самыми отважными; никто не относил их к слабому полу, а мужчины даже уважали как равных себе. И, занимаясь запретным ремеслом, работали, где только удавалось: сами искали золото, нанимались скотницами, погоняли ослов, охотились на бандитов за вознаграждение, распоряжались в игорных домах, ресторанах, прачечных и гостиницах. «Здесь женщины могут быть хозяйками своей территории, покупать и продавать собственность и разводиться, если к тому имеется большое желание. Фелисиано вынужден везде ходить с большой осторожностью, потому что в случае какого-либо озорства, я оставлю его в одиночестве и нищете», - подтрунивала Паулина в своих письмах. И добавляла, что Калифорния перещеголяла кого угодно даже в самом худшем, что только можно себе представить: крысы, шлюхи, оружие, пороки.